„Хупси-пупси дэнс“? „Надеюсь, у тебя все хорошо“? Ни тебе „люблю“, ни „скучаешь по мне?“ — только лишь „надеюсь, у тебя все хорошо“? И хотя открытка, судя по неровному почерку и кляксам, писалась в машине Рене (у Венди машины не было), обе они, похоже, были пьяными или обкуренными. На следующей неделе я написал еще четыре письма, в одно из которых вложил фотографию в мехах, которую сделала Эрин.
Венди не ответила.
Сначала ты переживаешь, потом догадываешься, и, в конце концов, знаешь наверняка.
Даже если не хочешь, даже если убеждаешь себя, что любящие сердца, подобно докторам, вечно ставят ложные диагнозы — в глубине души ты знаешь.
Я дважды пытался дозвониться до нее. Оба раза отвечал один и тот же сердитый женский голос. Его обладательница, как мне казалось, носила строгие очки и старушачье платье до пят. И не пользовалась помадой. В первый раз она ответила: „Ее нет, вышла с Рен“. Во второй раз — „Ее нет и не будет. Съехала“.
— Съехала куда? — спросил я, встревожившись. Дело было в гостиной особняка миссис Шоплоу. За телефоном висела табличка совести, куда звонивший по межгороду должен был записывать свое имя и продолжительность разговора. Мои пальцы так сильно сжимали старомодную трубку, что онемели. Венди держалась на лоскутном ковре-самолете из стипендий, займов и подработок, так же, как и я. Она не могла позволить себе жить отдельно. По крайней мере, без посторонней помощи.
— Не знаю и мне плевать, — ответила Бука. — Я уже устала ото всех этих пьянок и девичников в два часа ночи. Некоторым из нас иногда нужно спать — звучит странно, но это так.
Мое сердце заколотилось так сильно, что запульсировало в висках.
— Рене уехала с ней?
— Нет, они поссорились. Из-за того парня. Того, что помогал Венни собирать вещи.
Она произнесла ее имя с явным презрением, от чего у меня скрутило живот. Из-за этого, а не из-за слов про какого-то там парня — ведь ее парнем был я. Если какой-то новый приятель, с которым она познакомилась на работе, помог ей с переездом — что мне с того? Конечно, у нее могут быть приятели. У меня же есть по крайней мере одна приятельница, ведь так?
— Рене там? Я могу поговорить с ней?
— Нет, у нее свидание.
Должно быть, Бука, наконец, сообразила, что к чему, потому что в ее голосе внезапно послышался интерес.
— Эй, а тебя не Девин зовут?
Я повесил трубку — не планировал так поступать, просто вдруг повесил и все. Я твердил себе, что мне только почудилось, будто бы Ворчунья вдруг превратилась в Веселушку — как если бы у них там ходил какой-то анекдот, героем которого был я. Кажется, я уже говорил, что разум огораживается защитными стенами до последнего.
