Ударим по злу — жестокостью и цинизмом
В законах, регламентирующих безличное наше общение, разумнее всего исходить из того, что природа человека — зла, и сам он — козел. И если можно безнаказанно сделать плохое, то плохое будет сделано. Например, никогда не ставить на то, что человек оценит сам себя лучше, чем это сделает некий формальный механизм. То есть законы должны быть написаны для плохих людей, и тогда реальные люди будут не такими плохими, как могли бы (это совсем-совсем не отрицание презумпции невиновности, она в такое видение вписывается очень даже, она именно из вот этой логики). А в личном общении — наоборот. Исходить из того, что каждый лучше самого себя, и будет вам.
Вот этим иногда смущаю людей: не первой или второй позицией, но тем, что обе вместе. Например, я уверен, что личная ответственность — не редуцируется ни к чему вообще, что «трудное детство» и «плохое воспитание» — гнилые отмазы, что смертная казнь — это хорошо. Однако в свое время я был крайне снисходительным преподом, вообще очень снисходителен в отношениях личных (лучше перепростить, чем недопростить). Но думаю, что был бы суровым судьей, не знаю, конечно, не пробовал, но вот почему-то кажется.
Противоречия не вижу: обе позиции исходят из каких-то единых ценностей. Из допущения, например, что по умолчанию человек слаб. Онтологически слаб, и это нормально. Относиться к нему надо хорошо, то есть прежде всего — соразмерно. Не требуя невозможного. Не надеясь. Но и не приписывая любому «индивиду» какую-то гиперценность, еще менее приписывая ее «коллективам».
Любви в мире так не прибавится, но, возможно, убавится зла. В принципе, согласен. С дефицитом любви как-нибудь разберемся.
Важнее, чтобы все были взаимно вежливы, чем самоотречение, сострадание, жизнь за близких. Как жить в мире, где мало любят — задачка по своему интересная, творческая. Как жить в мире, где тебя убили ударом по голове, задачка так себе.
К одной возвышенной патологии
Можно представить себе воззрение на вещи, где признание в «несчастной любви» — более постыдно, нежели сейчас, например, в каком-нибудь сифилисе или там геморрое. Последние зависят от состояния сознания в меньшей степени (тут надо смайл по-хорошему).
А «несчастная любовь» — это, как правило, не самодостаточность, во-первых, навязчивость, во-вторых, и наверняка еще что-то столь же малодостойное, в-третьих… Это болезнь, которую можно понять, но нельзя принять, ну вроде как признание в наркотической зависимости, признания алкоголика, наркомана: если мы любим этого человека, мы простим, но это грех в изначальном понимании греха как ошибки. «Безответно влюбленного» нельзя любить, именно потому, что он ошибочен, он ошибочен в своем духе и в своем теле, и в их синтезе. Любить больного можно только в том случае, если там нечто, в активе превосходящее пассив его болезни, ну грубо говоря, гению еще можно, но кто же знает, что Вася гений? Уж явно не объект его безответности (снова смайл!).
