— Помню, помню. Эту вашу фразу можно уже, наверное, назвать исторической...
— Не буду спорить. Уточню только, что в тот день незадолго до эфира я встречался с приехавшими в Москву Алексеем Конторовичем, директором Института геологии нефти и газа Сибирского отделения РАН, и Юрием Похолковым, ректором Томского политехнического университета. Оба были членами наблюдательного совета «ЮКОСа». Мы посидели в ресторане неподалеку от их гостиницы, выпили, поговорили по душам. Конторович, помню, жаловался на то, что у нас совершенно заброшена геологоразведка. Время уже поджимало, поэтому, чтобы не опоздать на передачу, я добрался до «Эха» на метро. Ну и там, что называется, «под влиянием» начал резать правду-матку.
Я-то думал, что передача выйдет в записи и меня, если что, запикают. Но когда у меня вторично вырвалось выражение, испуганный Венедиктов сказал: «Виктор Владимирович, у нас вообще-то прямой эфир...» После интервью звонит жена: «Как тебе не стыдно, на всю страну матом!» А на следующий день я был в гостях у родственников. Выхожу из дома, навстречу незнакомый мужчина лет шестидесяти: «Здрасьте, Виктор Владимирович. А я вас вчера слушал». — «Ну и как? Не слишком я?» — «Ни фига, все в порядке». Рассказал жене: «Видишь, какое у народа мнение». Кстати, как мне потом сообщили информированные товарищи, запись того эфира показали президенту. И Путин якобы сказал: «Конечно, печально, что он так говорит. Но ведь все так».
— А в чем выразилось давление?
— Через день или два следователи приехали обыскивать мой кабинет в «ЮКОСе». Никакого смысла в этом не было: прокуроры давно перерыли наш офис вдоль и поперек и изъяли то, что имело хоть какое-то отношение к делу. И потом — что у меня-то может быть интересного для них? Заходит молодой парень, покопался в ящиках, взял какие-то аналитические бумажки... Потом говорит: «Виктор Владимирович, на память не распишетесь?» В тот же день мне вручили повестку с вызовом на допрос. Вопросы, как и следовало ожидать, были ни о чем. А под конец прозвучала знакомая просьба: «Не могли бы дать автограф?»
— И эти следственные действия вы связываете с тем вашим резким выступлением?
— А с чем еще их можно связать? Намекнули, так сказать, чтобы выбирал выражения.
— Вы как-то сказали, что не ведете дневник, поскольку не уверены, что дневники не сожгут вместе с дачей. Неужели и до этого дело могло дойти?
— Нет-нет, это было сказано в шутку. Просто я как-то поделился тем, что видел и знаю, с одним своим старым знакомым, швейцарским бизнесменом. И он мне посоветовал: «Виктор, веди дневник, книгу напишешь». Но желания заниматься дневниковыми записями у меня никогда не было. О чем сейчас жалею. Мне отец еще в юности говорил: «Витя, мозг ограничен, не забивай голову лишней информацией. Лучше запиши». И ведь действительно — забивается. Какие-то имена и даты уже стерлись из памяти...
