— У нее есть и хорошие качества. И потом, мне кажется, она действительно хотела помочь.
— Помочь кому? Своей безответственной подруге?
Я неловко пожимаю плечами, когда он продолжает, теперь уже его не остановить.
— Они заслуживают того, чтобы им вкатили иск.
— Думаешь, такая возможность существует?
— Ни малейшей.
— Мать ребенка обсуждала это с тобой? — спрашиваю я, заинтригованная больше межличностной стороной его работы, чем медицинской.
— Нет, — отрезает Ник.
— А мы? — спрашиваю я. — Ты бы смог?
— Да, — заявляет Ник, демонстрируя мстительную сторону своей натуры. Эта его черта мне не особенно нравится, но я все равно ею восхищаюсь, как и его плохим характером, слепым упрямством и беззастенчивым духом соперничества. Все признаки выдающегося хирурга, те самые особенности, которые делают его тем, кто он есть. — Я мог бы подать в суд хотя бы из-за этой оскорбительной бутылки вина... И это выражение ее лица... как ее зовут? Реми?
— Роми, — поправляю я, изумляясь, что этот человек, сумевший выучить название всех мышц и костей человеческого тела и бесконечные медицинские термины на латыни, не может удержать в памяти несколько имен.
Он продолжает, словно говоря с самим собой:
— Эта ее фальшивая улыбка... Я только что закончил страшную хирургическую процедуру, а она улыбается, желая поговорить со мной о частных школах.
— Да. Эйприл сказала, что она собирается дать нам рекомендательное письмо, — замечаю я.
— Черта с два она даст, — говорит Ник. — Пошла она прочь. Мне не нужно письма от нее. Я не хочу, чтобы Руби даже рядом находилась с подобными людьми.
— По-моему, ты немножко обобщаешь, — продолжаю я, и ощущение покинутости сменяется у меня в душе досадой и злостью.
— Может быть, — говорит Ник. — А может, и нет. Посмотрим.
— Посмотрим? Это значит, ты изучишь этот вопрос? Рассмотришь его?
— Конечно. Само собой. Я же сказал тебе, что займусь этим.
— Ты просмотрел сегодня форму заявления? — спрашиваю я, но на самом деле говорю не о заявлении, а о том, чтобы Ник принял хоть какое-нибудь участие в жизни нашей семьи.
Он смотрит на меня, а потом произносит мое имя так, как обращается к Руби, когда в десятый раз зовет ее почистить зубы. Или, что бывает чаще, когда слышит, как я в десятый раз прошу ее почистить зубы.
— Что? — говорю я.
— Ты знаешь, на что похож мой день?
Он не дожидается моего ответа.
— Я склеил лицо ребенка. У меня не было времени на заявления в детский сад.
— Но у тебя нашлось время на брускетту у Антонио?— говорю я, пропуская промежуточные стадии гнева и чувствуя, как в груди у меня нарастает ярость.
