Еще через час, когда окончательно рассвело, Орест набрал на мобильном номер Оксаны, но, услышав первый гудок, нажал кнопку отбоя. И что же он думал сказать? Все так, он едет — неизвестно насколько и неизвестно куда; всего лишь сработала глупая атавистическая привычка, не успевшая окончательно умереть после развода. Что он мог сказать женщине, уже восемь месяцев живущей собственной жизнью, которая больше никак не связана с ним?
Собравшись отправить телефон на место, Орест, однако, задержался и с минуту рассматривал свою «Nokia», затем повернулся к Филиппу:
— Они ведь наверняка звонили, чтобы получить обратный сигнал, а потом собрали всю информацию о твоих контактах. Иначе как сумели бы так быстро нас вычислить?
Примерно в километре от места, где были произнесены эти слова, мобильник Филиппа вылетел в кювет через опущенное стекло, а после недолгих раздумий и «Nokia» Ореста — прощай, подружка, тут наши пути расходятся.
Когда он поднимал стекло, Филипп ухватил его за руку и крепко сжал, в глазах набухли слезы.
— Прости, что втравил тебя в это…
В момент, когда острие лопаты впервые касается твердой поверхности крышки гроба, Орест настолько обессилен, что отказывается от заслуженной сигареты. Садится прямо на сырую землю и закрывает глаза, чувствуя, как холодный сырой ветер обдувает его горящие, стертые в кровь ладони, принося небольшое облегчение, уменьшая боль. А всего в полуметре под ним — старый приятель, в недалеком прошлом лучший друг, на чьей руке сейчас надето кое-что, ради чего Орест тут.
Он вдруг открывает глаза и удивленно озирается по сторонам, остро ощущая мягкие прикосновения окружающей темноты к своему рассудку и промозглой сырости к остывающему в покое телу, озирается так, словно не понимает, как мог очутиться в таком месте. На несколько мгновений им овладевает сложная смесь чувств — недоумение, паника, ужас, боль потери, негодование… Неужели он действительно это делает?! Орест начинает подниматься на ноги… Но вновь опускается на землю и на его лицо постепенно возвращается прежнее выражение, которое здесь никому не дано увидеть. На нем опять проступают усталость и смиренная решимость довести начатое до конца. Да, он это делает и, черт возьми, сделает!
Ему кажется — теперь кажется, — это далеко не самая высокая цена, которую некоторым доводится платить за чужие ошибки. Просто так устроен мир, где справедливость — не более чем жребий, брошенный рукою случая, просто числа сожрали еще одну доверчивую душу…
