Майская революция шестьдесят восьмого года означала для Кадиса начало новой жизни.
Он был крошечной песчинкой огромной массы, пришедшей во всеуслышание рассказать о своих мечтах, поведать стенам и мостовым о своих идеалах. В те дни художники рисовали граффити на фасадах Сорбонны, дворцах и статуях. За такую свободу стоило бороться.
Кадис, вслед за многими, верил, что искусство способно влиять на умы. Он полагал, что творчество — универсальный инструмент для пробуждения апатичного общества. В становлении нового мира художникам предстояло сыграть главную роль.
Искусству ради искусства пришел конец. Театр, кино, литература, скульптура и живопись больше не могли оставаться констатацией абсурда и бесплодности капитализма. Настало время покончить с системой, превратившей мир в свалку мерзостей. Потому Кадис и примкнул к constetation, движению, в основе которого лежало отрицание всего...
Благодаря constetation он нашел свою Сару.
Красивая и храбрая американка с фотоаппаратом и вечной жвачкой во рту подарила ему чудесный поцелуй и, как по волшебству, превратилась в музу и возлюбленную. В сестру и мать, утешавшую, защищавшую и врачевавшую раны. В неутомимую исследовательницу, без помощи которой он никогда не стал бы богом кисти, всемогущим певцом желания.
Кадис был обязан жене всем, хоть никогда и не говорил ей об этом. Без нее его жизнь пошла бы по-другому, и искусство тоже было бы другим. Сара питала художника энергией, оптимизмом и жизненной силой.
Вся его жизнь прошла на виду у этой женщины. Сара была снисходительным свидетелем его успехов и падений, страхов и печалей, мелких прегрешений и ни к чему не обязывающих интрижек.
Вместе они пережили головокружительный взлет со дна на вершину. Пережили на удивление легко, словно это была самая естественная в мире вещь. Словно оба они были рождены для этого.
О своих родителях Кадис вновь услышал спустя много лет, когда уже достиг мировой славы.
В пышущем злобой письме отец и мать обвиняли его в том, что он не пользуется настоящей фамилией, будто стыдится собственного прошлого. В ответном послании Кадис попытался объяснить, что взял псевдоним из коммерческих соображений. Он перестал зваться Антекерой, зато выбрал себе имя в честь родного города, чье жаркое солнце до сих пор освещало его воспоминания.
Звонкий женский голос вернул художника к реальности:
— Закурить не найдется?
Художник достал из кармана пальто пачку "Мальборо" и протянул девице сигарету. Она ухватила три.
