Черную гриву и щетину Альбиноса я увидела сразу после прохода таможни у киоска с прессой. Он тоже высмотрел меня в толпе и махнул рукой. Его лицо не выражало ничего, кроме того, что он просто исполняет обязанность встречающего, впрочем, с этим человеком я никогда и не общалась тесно, как, например, с Лохматым.
Мы погрузились в скромный «Фольксваген», ожидавший на парковке аэропорта, и выехали на шоссе, ведущее к Вене.
— Как дела в Израиле? — поинтересовалась я, чтобы начать разговор.
— Хреново, Анка, — ответил Альбинос. — Так хреново еще не было. Лохматый сидит в тюрьме. Саня не ночует дома и ждет, когда за ним придут. «Рандеву» закрыт, половина девчонок выслана.
— Но почему? — я ахнула от неожиданности. Мне казалось, что израильская структура Брюха незыблема и прочна, как и он сам.
— Власти серьезно взялись за чистку, — сказал Альбинос. — Наказание за торговлю людьми ужесточили до шестнадцати лет. Кому охота мотать такие сроки?
— Торговля людьми? — тупо переспросила я.
— Ну да. Менты задерживают любую проститутку, говорят, или ты сидишь под прессом за решеткой до полугода, или закладываешь всех, кто тебя привез, и живешь на свободе. А в благодарность на это время мы ставим тебе визу с правом на работу. Кто устоит перед таким предложением?
— Понимаю, — сказала я. — Но причем здесь работорговля?
— Им на хер не надо знать истину, — сказал Альбинос, глядя на дорогу. — Им важно выступить перед прессой и парламентом, размахивая стопкой уголовных дел. Мол, мы больше не потерпим женского рабства и все такое. А девки подписывают все, что им подсунут. Они же и читать на иврите не могут. Тебя трахали? Да. Значит, насиловали. У тебя было много начальников? Да. Значит, преступная группировка. Тебя привезли нелегально, через пустыню, с бедуинами? Да. Значит, работорговля. Журналюги еще больше подливают масла в огонь. Только ленивый не пишет про жестокости русской мафии.
— Но я не знаю никого из девочек, кто бы не приехал работать добровольно, — сказала я. — Их же не заставляли…
— Нашлось пару отморозков, которые держали проституток под замком. Еще кто–то заставлял работать в месячные или по двенадцать часов без перерыва. Ментам не надо много, чтобы раскрутить карательный маховик.
— Да уж, — сказала я, — не ожидала такое услышать.
На самом деле я не была особенно удивлена, и, по большому счету, мне были до лампочки тревоги израильских сутенеров. Но я представила, насколько больше была бы моя свобода и насколько разнообразнее текла бы моя жизнь, если бы правозащитники всерьез взялись еще в начале девяностых за брянских и московских сутенеров. Потом я вспомнила, что родная милиция была всегда в долях с ними, и мне стали смешны мои мечты, тем более, что они были о прошлом, которое уже нельзя изменить.
