— Если честно, мне кажется, что у меня не все в порядке… ну, по женским делам.
— Ты же член больничной кассы, — сказал он. — Обследуйся, и тогда продолжим этот разговор.
— Почему именно я?
— Потому, что ты не такая, как другие.
Ну вот, кому не захочется услышать этих слов, лежа в прекрасном пятизвездочном номере? Я от души поцеловала его жесткий рот, окруженный давно не бритой щетиной.
Моя жизнь снова изменилась по возвращении в Тель-Авив. Я наконец–то занялась здоровьем, сдала все мыслимые анализы и, как оно обычно в жизни бывает, обнаружилось, что положение вещей хуже, чем мне бы хотелось, но лучше, чем могло бы быть. А именно, никаких уж очень опасных болезней во мне не завелось, но то, что было, следовало лечить. Самым нехорошим открытием стала эрозия шейки матки, которая делала нежелательной мою дальнейшую работу. Этот недуг практически не обнаружим без медицинских исследований, но делает женщину бесплодной, если за него вовремя не взяться. Ну, я и взялась: стала проходить курс лечения, благо, расположение руководства было на моей стороне.
А вместе с ним и свобода, да такая, что я едва не растерялась: прощайте, рабочие смены, обязательный график, строгая дисциплина! Впервые в жизни я послала все это нафиг, и вдруг обнаружила, что мне самой стало чего–то недоставать… Мой самый суровый надсмотрщик сидел внутри, и я едва умолила его оставить в покое мои нервы, пообещав ему увеличить свое регулярное обязательное чтение на английском.
В один из жарких сентябрьских дней я решилась набрать номер справочной и попросила телефон родителей Вадика — благо, помнила их имена. Автомат продиктовал семь цифр и код — код Иерусалима.
Я уже говорила, что стояла очень жаркая погода, но мои ладони покрылись холодным потом, когда я услышала в трубке длинные гудки.
— Шалом, — мой голос звучал хрипло, и я откашлялась, — можно мне поговорить с Вадимом?
— С Вадимом? — удивилась женщина на другом конце линии. — А кто его спрашивает?
— Это Соня, — сказала я, будто прыгая с высокой вышки. — Вы, наверное, помните меня…
— А-а, — в голосе слышалось узнавание, — а вы разве в Израиле?
— Да, приехала по работе. Как у Вадика дела?
— Он теперь не Вадик, — мне показалось, будто я ослышалась. — Его зовут Авшалом. Он женат и у него трое детей.
— Не понимаю, — пискнула я.
— Ну да, девушка, — произнесла его мать, — он теперь у нас религиозный, живет в поселении, соблюдает все обряды.
— Быть не может…
— Так вот сложилось, — сказал голос в трубке. — Едва он поправился, тут же и решил податься в религию.
