Оставим в стороне поэтов: быть может, вообще никогда и ничто не было сотворено от равного избытка сил... Применительно к нему вся остальная человеческая деятельность кажется бедной и условной. Какой-нибудь Гете, какой-нибудь Шекспир ни минуты не могли бы дышать в этой атмосфере огромной страсти и на этой высоте. Данте в сравнении с Заратустрой есть только верующий, а не тот, кто создает впервые истину, дух управляющий миром, рок, - поэты Веды суть только священники, не достойны развязать ремень у обуви Заратустры; но это есть еще наименьшее и не дает никакого понятия о том расстоянии, о том лазурном одиночестве, в котором живет это произведение...
Пусть соединят воедино дух и доброту всех великих душ: все вместе они не были в состоянии произнести хотя одну речь Заратустры. Велика та лестница, по которой он подымается и спускается; он дальше видел, дальше хотел, больше мог, чем какой бы то ни было другой человек. Он противоречит каждым словом, этот самый утверждающий из всех умов; в нем все противоположности связаны в новое единство. Самые высшие и самые низшие силы человеческой натуры, самое сладкое, самое легкомысленное и самое страшное вытекают у него из единого источника с бессмертной уверенностью. До него не знали, что такое глубина, что такое высота, еще меньше знали, что такое истина... Не было мудрости, не было исследования души, не было искусства говорить до Заратустры...
Самая могучая сила образов, какая когда-либо существовала, является убожеством и игрушкой по сравнению с этим возвращением языка к природе образности... Здесь в каждом мгновении преодолевается человек, понятие «сверх-человека» становится здесь высшей реальностью, - в бесконечной дали лежит здесь все, что до сих пор называлось великим в человеке, лежит ниже его».
Маэстро болтологии, виртуоз самовосхваления, чемпион по демагогии, бывший президент России сдох бы от зависти, если бы уже не умер три дня назад от инфаркта. Такого он не слышал доселе ни от кого – и совершенно одурел. Решил опустить собеседника на землю, понял, что это невозможно – и постарался вернуть его ближе к реальности – на адскую почву:
- И откуда ж такой фрукт на мою ныне несуществующую голову упал?
Эта тема гениального безумца тоже в высшей степени привлекала:
- «Мои предки были польские дворяне... Когда я думаю о том, как часто обращаются ко мне в дороге, как к поляку, даже поляки, как редко меня принимают за немца, может показаться, что я был только пристегнут к немцам. Однако моя мать, Франциска Элер, во всяком случае нечто очень немецкое; так же как и моя бабка с отцовской стороны, Эрдмута Краузе.
