Тайна монеты Каракаллы | страница 22
— А пошел ты со своим бухалом! — огрызнулся Володя, но в подвал, где находилось кафе, все-таки спустился. Оно располагалось метрах в ста пятидесяти от здания концертного зала, в запасе был еще целый час. К тому же Володя считал, хоть и стыдно ему было признаваться в этом, что по совести он имеет право на некоторую часть тех денег, что лежали сейчас в кармане Кошмарика. В кафе вкусно пахло, и отказываться от ужина Володя не собирался.
Скоро перед ними красовались блюда с дорогой едой, и мальчики принялись уписывать деликатесы, запивая их пивом.
— Да, друган, — жевал Кошмарик — он ощущал себя хозяином положения, — что ни говори, а это будет покруче котлет твоей мамаши, слепленных из птичьего фарша.
— Ну ты и гад! — со злостью сказал Володя. — Жрал на даче за обе щеки и не отказывался!
— А чего отказываться, раз другого ничего нет. Но я это не в обиду твоей мамочке хочу сказать — знаю, она человек ученый, значит, нищий. Батя твой тоже хоть и на заводе горбатится, но ведь и там только на хлеб с постным маслом заработаешь…
— Слушай, ты это все зачем говоришь? — вконец разозлился Володя. — Разве они виноваты в том, что так мало получают?
Кошмарик был искренне изумлен:
— А кто же? Только они одни, раз согласны за такие маленькие бабки вкалывать. Но я не об этом… Я все думаю: а ведь псих этот, душитель твой, он ведь, похоже, мужик крутой…
— В каком смысле?
— В смысле наличия в лопатнике бабок. Подумай, носит себе в кармане старинную монету, цена которой не меньше тонны баксов. А представь, что из этого дурацкого кармана только одна Каркала выкатилась, а было их там десять, двадцать?
Володя насмешливо сморщился:
— Во-первых, запомни — не Каркала, а Каракалла. Во-вторых, почему меня, собственно, это должно волновать? Я хочу, чтобы этот кретин был пойман, а ты чего хочешь?
Кошмарик немного стушевался. Он и сам пока не слишком понимал, чего хочет от всей этой истории. Главное, он осознал, что предполагаемый душитель детей (или душитель одного Володи) человек очень состоятельный. Володя же, жуя отлично отбитый и прожаренный лангет, с увлечением говорил: