– Нет, я с соседями сужусь! – желчно пояснила Катерина, и тетка немедленно отстала от греха подальше.
Умело и легко расспрашивая других, Катерина терпеть не могла, когда задавали вопросы ей. И она всегда удивлялась в глубине души – зачем люди рассказывают журналисту все то, что не предназначено для посторонних, чтобы она написала об этом в газете с большим тиражом. Если бы журналист пришел к ней и стал расспрашивать о ее личной жизни, она непременно наврала бы ему с три короба. С кем распрощалась я – вас не касается!
Дверь с табличкой «Судья Сабельникова Янина Кузьминична» и пришпиленным листочком, загодя предупреждавшим, что «судья справок не дает», открылась, и оттуда задом, на ходу заканчивая разговор с невидимой Яниной Кузьминичной, выдвинулся… ее начальник, заместитель редактора областной газеты «Столица Урала» Бабин Евгений Николаевич собственной персоной. То есть это он с девяти утра и до подписания номера в печать Евгений Николаевич, во всяком случае, в присутствии посторонних, а до и после просто Женька, потому что они были однокурсниками, только Женя Бабин делал карьеру быстро и целенаправленно, а она витала в эмпиреях. В результате их отношения в рабочее время строились по плодотворному принципу «Ты – начальник, я – дурак», который взяла на вооружение Катерина и который почему-то очень бесил Евгения Николаевича.
– Почему ты со мной не споришь? – кипятился он, подписывая ее очередной текст. – Все бьются за каждую строчку, а ты киваешь, да? Тебя устраивает моя правка? Я заголовок поменял и врезку сделал. Сократил до ста восьмидесяти строк. Или тебе наплевать на мое мнение?
«В общем, да, наплевать, конечно, и спорить с тобой все равно бесполезно, ты же уверен, что ты – самый крутой журналист на свете, а остальные так… доучиваются на ходу», – мысленно соглашалась Катерина, но вслух сообщала, по возможности искренне глядя в глаза:
– Вполне устраивает. Раз ты, Евгений Николаевич, замредактора, тебе виднее, что править. Была бы я замом – я бы тебя правила. Да не пугайся, я не сильно бы. Так, чуть-чуть по стилю. Он у тебя кондовый немножко, так в восьмидесятые писали. А вообще ты очень хорошо пишешь. Вот мне хоть экономика по барабану, а я тебя всегда читаю.
Возмущенный Евгений Николаевич сворачивал дискуссию, опасаясь узнать о себе еще что-нибудь малоприятное: Катерина всегда умела отвесить такой комплимент, что не знаешь, то ли похвалили тебя, то ли над тобой же и посмеялись. Но зато когда на Восьмое марта редакционные мужчины сочиняли традиционные поздравительные стихи для дам, он мгновенно родил убийственно-язвительный, как ему казалось, экспромт:
