— И вообще, она того… Я — Тарзан, ты — Джейн…
Казалось, старуха не расслышала или не поняла сказанного, так как спокойно поднесла наполненную чашку Лидии и приказала:
— Пить!
Джеймс отпил из своей: на вкус содержимое напоминало старое персиковое бренди — прекрасный, мягкий напиток, скользящий в глотку и восхитительно взрывающийся в желудке.
— Осторожнее, — предупредил он, — напиток лягается, как мул.
— Что с того? — жена опустошила чашку. — Мы же никуда не собираемся.
— Верно, — Джеймс чувствовал, что его покидает присущая ему осторожность. — Очень хорошая штука.
Он обратился к старухе, словно к полоумному иностранцу:
— Очень хороший. Старый, да? — он похлопал по чашке. — Это — очень старое. Долго хранить?
— Дедушка, прадедушка хранить, — кивнула старуха.
— Ну, если говорить о вашем дедушке… — он выпил до капли и не возразил, когда старуха вновь наполнила чашку. — Если предки пили эту штуку в ледниковый период, то наверняка она помогала им бороться с холодом.
Он вдруг потерял нить рассуждений:
— Ваш дед… или чей там еще — они варили это из персиков, да?
— Нет, — ответила старуха.
— Нет?… — Джеймс сознавал, что голова его покачивается из стороны в сторону, но ничего не мог поделать. — Как же они это делали?.. Из чего?..
— Кровь, — сказала старуха.
— Кровь, — повторил Джеймс перед тем, как потерять сознание и улететь в черную пустоту.
Первым пробудилось зрение: огонь стал ярче, в очаге пылало новое полено, и синий дымок тянулся в дыру дымохода. Затем вернулся слух: полено потрескивало, плюясь смолой, а старуха, монотонно напевая, раздевала Лидию.
Джеймс, полуоткинувшись, лежал в кресле-качалке, вытянув ноги. Он без малейшей тревоги или интереса подметил, что руки и ноги его бессильны: он не мог двигаться, говорить и даже мигнуть.
У Лидии прекрасное тело, это факт. Старуха вскинула обнаженную женщину на плечо и перенесла на пустой стол, и художник в нем восхитился ясными контурами спины и массой роскошных, свисающих к полу волос. Если бы еще старая карга не мельтешила.
Но она продолжала суетиться: положив Лидию на стол, подбежала к шкафу и вернулась с мотком прочной бечевки. Ее напев резко сменил тональность, а крошечные ножки начали приплясывать, будто отсчитывая такт, — она согнула женщине ноги, прикрутила икры к бедрам, а затем привязала к ним и согнутые в локтях руки.
Словно цыпленок, мелькнула смешная мысль, — можно и в печь…
Старуха, казалось, была весьма удовлетворена своей работой — она усмехнулась и, подбоченясь, исполнила маленький танец радости.
