— Чего молчишь? Не нравится тебе сделка, что ли?
— Нет… нет… — едва выговорил Касиано таким слабым, приглушенным голосом, что Чапарро показалось, будто ему отвечает кто-то другой.
— Почему?
— Она… она… жена мне, — пролепетали лиловые губы.
— Да я это знаю, vyro[41].Потому и предлагаю тебе триста песо. Ни одним больше, ни одним меньше. Ровно столько, сколько ты задолжал компании. Сможешь погасить долг и вернуться в свою долину. Никому еще я такого не предлагал в Такуру-Пуку. По крайней мере, с тех пор, как заправляю тут делами.
— Нет…
— Пользуйся случаем! Велика важность — любовница!
— Не любовница она мне, женаты мы…
Чапарро расхохотался.
— Женаты! Ха-ха! Какая разница, vyro несчастный! Что любовница, что жена — все равно баба. Спать с ней можно — и ладно. Остальное не важно… Ну, чтоб была красивая, конечно.
— Она ждет…
— Чего еще она ждет?
— Ребенка! — прохрипел голос из-под связки дров.
Смешное, бессмысленное признание, такое же нелепое, как порыв умиления у приговоренного к смерти.
Однако оно возымело свое действие, правда, столь же смешное и нелепое.
— Ребенка?
— Да, вот уже четыре месяца.
— Что ж ты думаешь, я кривой на оба глаза? Ничего не заметил?
Со стороны их разговор можно было принять за болтовню кумушек, судачащих у церкви.
— Тогда подождем немного.
Оба отправились в путь. Впереди, приподнявшись в стременах, скакал Чапарро. Позади, словно на тараканьих лапах, ползла по земле связка дров.
12
— Нужно бежать отсюда, — сказал Касиано Нати той же ночью.
Он повторил это несколько раз, дрожа всем телом. Сначала она подумала, что приступ лихорадки на сей раз сопровождается бредом. Но когда озноб прошел, Касиано хрипло продолжал настаивать:
— Бежать отсюда! И скорей!
— Как, che Karaí?
— Не знаю, только нужно бежать!
Землистое лицо совсем помертвело. От накатившего бешенства на губах выступила пена.
— Отсюда не убежишь! — шепчет Нати, опускаясь на колени перед распростертым на земле мужем, его обмякшее тело напоминает ей студень.
Она начинает понимать, в чем дело.
— Курусу со мной разговаривал, — эхом вторит ее мыслям голос Касиано.
Их взгляды, блуждавшие за тридевять земель отсюда, встречаются снова. В глазах женщины — смущение, в глазах мужчины — униженное отчаяние.
— Уговаривал продать тебя! За триста песо!
Он яростно и беспомощно хохочет.
— Аванс! Наш долг!
Он смеется как безумный. На губах дрожит пена. Запоздалый приступ лихорадки опять сводит тело судорогами. Безжизненно откидывается покрытая липким потом голова, и только сдавленное дыхание острыми когтями раздирает грудь.
