Иван хмыкнул.
Солоха радостно улыбался. И пожалуй, кроме расширенных зрачков, ничем не отличался от прежнего, не опрысканного Солохи. Разве что никто никогда не видел диггера таким расслабленным.
Солоха просто излучал счастье. В маленькой захламленной комнате от него шло своеобразное сияние, легко забивавшее слабый свет карбидки.
– Агрессии ноль, – сказал Проф, подходя к генералу с Иваном. – Кажется, наш мох имеет сходство с ЛСД – тот тоже блокирует адреналин. У реципиента отмечена повышенная внушаемость. Синестезия. При этом мягкий и быстрый приход. Отмечены некоторые довольно сильные признаки мышечного паралича, быстро, впрочем, проходящие. Причем очень мощная реакция, хватило одной десятой намеченной дозы…
– Профессор, все ясно, – прервал Иван, хотя половины слов не понял. – Ну что? – Он посмотрел на генерала. – Оставляем «Маяк»?
– Я нашел «точку сборки», – сказал Солоха, прежде чем Мемов успел ответить. – Слышите меня? Вам не передать… словами… Но я попробую. Смысл жизни – я вижу его: четко и ясно…
Генерал крякнул.
– Отличные новости, – произнес Водяник успокаивающим тоном. – Просто отличные. – И пошел к Солохе. Видимо, чтобы занести на бумагу найденный тем смысл жизни.
Мемов усмехнулся. Оглядел команду химиков.
– Приступаем к «Плану Меркулова», господа-товарищи.
* * *
– Станция Ушедших, – сказал профессор Водяник. – Это легенда, конечно. Однажды они собрались все – мужчины, женщины, дети, старики – и вышли из метро на поверхность. Открыли гермоворота и поднялись по эскалаторам. На что они надеялись? Что прорвутся через зараженную зону? Там от треска счетчиков Гейгера уши закладывало, наверное…
Что в отдалении от мегаполиса можно жить?
Не знаю.
Но никто из них не вернулся.
Не подал о себе известия. Может быть, они добрались до незараженной местности и устроились там жить? Или нашли там других людей, тоже поверивших?
Или погибли все от лучевой болезни, эпидемий и голода.
– Боюсь, мы никогда этого не узнаем. – Профессор Водяник покачал головой. – Мы – дети техногенной цивилизации. У какого-нибудь чукотского эскимоса или австралийского аборигена больше шансов выжить, чем у нас. Хотя бы потому даже, что его не пригибает к земле ощущение, что все – все! – закончилось. Даже Интернета больше нет. Впрочем… – Профессор оглядел Ивана и остальных, кто попал в метро еще в детстве. – Вам это слово все равно ничего не скажет… Выражусь иначе: все кончено. И виноваты в этом мы. Мы, человечество, все люди вместе – совершили групповое самоубийство. Сунули пистолет себе в рот и нажали на спусковой крючок. Ба-бах. И мозги по стенам. Я не знаю, на что в такой ситуации надеяться. Что наши мозги самопроизвольно стекутся в новую мыслящую форму жизни?
