– Но если не хочешь. – начала она и, не закончив фразу, опасливо оглянулась на посетителя в противоположном углу кафе. Тот даже не удосуживался переворачивать страницы газеты, сидел уткнувшись в одну и ту же, и это ей не понравилось.
– Он не читает, – шепотом сообщила она Гумбатову.
Он тоже бросил взгляд на газету, отсюда он мог прочитать заголовки статей, набранные крупным шрифтом.
– Я заметил, – сказал он, тоже понизив голос.
Бармен, готовивший коктейль за стойкой опять куда-то исчез и нельзя было понять – куда, потому что никакой внутренней комнаты здесь не было, а дверь туалета, откуда доносился невнятный шум воды, издав тихий писк, приоткрылась сама по себе. Гумбатов поднялся из-за столика, подошел к стойке бара и, перегнувшись через стойку, заглянул вниз. Бармен сидел там на корточках. Увидев Гумбатова, он бесшумно захихикал и приложил палец к губам, как делают дети, играющие в прятки и не желающие, чтобы взрослые выдали ненароком их местонахождение. Гумбатов. Повинуясь молчаливой просьбе бармена, стараясь не показывать удивления, Гумбатов тихо отошел от стойки и сел на свое место.
– Он там? – тихо спросила девушка.
Гумбатов не ответил, странно поглядывая на нее. Ему показалось, что лицо ее жутко изменилось, осунулось, и вообще она уже мало походила на ту веселую давнюю его знакомую, которую он совсем недавно встретил на улице и имя которой так до сих пор и не вспомнил.
– Это со мной случается, – сказала она, словно прочитав его мысли, – когда мне тревожно, неуютно у меня меняется лицо… порой даже голос меняется… и я не могу понять, на самом деле это я, или… – она замолчала.
– Или что? – спросил он, не дождавшись конца фразы. – Или кто?
– Не знаю, – вздохнула она и неожиданно спросила, – Тебе, ты говорил, нужна женщина?
– Я говорил? – Гумбатов задумался, припоминая, – Да. Нужна. Но не помню, чтобы я говорил тебе об этом.
Она долго молчала, глядя на его лицо, потом вдруг произнесла и в самом деле изменившимся голосом:
– Тоска…
– Что? – не расслышал он.
– Что может быть грустнее вечернего дождя над сумасшедшим домом, – сказала она, глядя на улицу через витрину кафе.
На улице было сумрачно и темно почти как вечером.
– Я, например, ненавижу чихать под душем, – неожиданно возникнув за спиной Гумбатова с двумя тарелками в руках, произнес бармен. – Вот ваш заказ – две яичницы-глазуньи.
– Но мы… – хотел было возразить Гумбатов, но она перебила его.
– Молчи, – сказала она. – Ничего не говори.
