Марине ничего не осталось, как сообщить доктору Свенсон, что она поедет с ней. Казалось, исследовательницу это не удивило. Она приняла известие как нечто неприятное, но ожидаемое.
– Вы говорили с мистером Фоксом.
Марина посмотрела на высокие стеллажи, гадая, что профессор могла там разглядеть.
– В любом случае мне нужно забрать вещи Андерса.
– Изюм, – сказала доктор Свенсон Милтону, и тот сделал очередную запись. – Тапиока.
Она снова повернулась к Марине:
– Вас не волнует, что вас никто не приглашал?
Конечно, все было бы проще, если бы ее пригласили. Но Марина прекрасно помнила, что доктор Свенсон никогда не приглашала студентов на свои лекции, интернов – в свою программу, а пациенток – в больницу. Поэтому никакого гостеприимства не ждала и сейчас.
– Нет, не очень.
– Доктор Рапп говорил: не бывает так, чтобы к экспедиции никто не примазался. – Профессор медленно прошла по залу и положила руку сначала на коробку крекеров, потом на пакет кофе.
Милтон продолжал записывать. Теперь к нему присоединился и Родриго. В магазин заглянула немолодая женщина с младенцем, примотанным к груди куском ярко-красной ткани. Увидев, кто внутри, она молча повернулась и вышла.
– Так и было, я видела сама. Перед ним проходила бесконечная череда неудачников, неумех и лентяев, воображавших себя первопроходцами. Доктор Рапп сразу заявлял, что не отвечает за их питание, безопасность, жилье и здоровье. Он не тратил времени, не отговаривал их – это было бесполезно. Все силы, которые они могли бы потратить на развитие интеллекта, они вкладывали в упорство. Но я быстро поняла, что упорство помогало им добиться участия в экспедиции, но отнюдь не выдержать ее. На маршруте толку от них было как от дохлых мух. Кого-то хватало на пару дней, кого-то – на пару часов, и доктор Рапп никогда никого не останавливал. У него была прекрасная четкая позиция: он отправился в экспедицию работать – и он будет работать. Он не обязан везти назад слабых и калечных. Они сами навязались ему, пускай сами и выпутываются. Все охотно принимали эти условия, когда были здоровы. Но если с ними что-либо случалось, поднимали вой, обвиняя доктора Раппа в бездушии. Они ни в чем не могли упрекнуть его как ученого, но без конца поливали грязью как человека. Мол, он их не спасал! Не был им как отец родной! Уверяю вас, его это не трогало. Если бы он их опекал, отговаривал от глупостей и выручал из неприятностей, тогда величайший ботаник нашей эпохи превратился бы в няньку. Науке был бы нанесен немыслимый урон, и все ради спасения кучки дураков.
