– Не имеет ко мне отношения, да? Тогда зачем я здесь торчу? Если это не имеет ко мне отношения, можно я поеду домой?
На самом деле секрет Марину не заботил. Ее не впечатлило, что женщины лакаши рождают за свою жизнь в 3,7 раза больше детей, чем другие бразильские аборигенки. Ей было наплевать на то, где и как они живут, счастливы ли они и желанны ли их дети. Волновало ее – и волновало не на шутку – то, что ее работодатель, фактически позвавший ее замуж, а потом отправивший на экватор, в страну, где уже умер один сотрудник «Фогеля», не хочет сообщать необходимую информацию, напрямую касающуюся ее командировки.
– И что мне прикажешь делать, когда я разыщу доктора Свенсон и кучу беременных индианок – глаза зажмурить, чтобы ненароком не подглядеть, как у них это получается? У лакаши, случайно, нет обычая убивать тех, кто узнает их тайну?
И тут она снова увидела Андерса – по щиколотку в мутной речной воде, с голубым конвертом в руке.
– Господи, – прошептала она. – Господи, я не это имела в виду.
– Они жуют какую-то кору, прямо с деревьев, – сказал мистер Фокс.
Марине было уже наплевать и на кору, и на деревья.
– Я не это имела в виду.
– Знаю, – ответил мистер Фокс, но голос его потускнел, и через пару фраз они распрощались.
Марина надела шлепанцы и опять вышла на улицу. Дождь перестал, горячее солнце обрушилось на мостовую, дома, людей и собак. Стояла влажная духота, не хотелось идти ни к реке, ни на рынок. Она немного побродила по площади, думая о том, что Андерс наверняка тоже бродил здесь в январе. Может, после приезда у него не было ощущения безнадежности. Может, он отлично проводил тут время – на весь день уезжал в джунгли смотреть на птиц, а вечерами сидел в баре и потягивал коктейль «Писко сауэр». Марина склонилась над расстеленным на земле одеялом – рассмотреть вырезанные из дерева безделушки, которыми торговали местные. Выбрала себе браслет из гладких красных кругляшек – не то бусин, не то крупных семян. Позволила торговке завязать его на своем запястье хитрым и крепким узлом. Кончики шнурка женщина откусила – ловко, не коснувшись губами Марининой кожи. Сидевший рядом худенький мальчуган лет девяти или десяти, подумав, взял из своего деревянного зверинца двухдюймовую белую цаплю с крошечной рыбкой в тонком, как иголка, клюве и протянул ей. Марина хотела отказаться, но, взяв фигурку в руки, увидела, что работа действительно очень тонкая, и согласилась купить цаплю и браслет за горсть купюр – вышло примерно три доллара США. Сунув цаплю в карман, она нырнула в лабиринт боковых улиц. Марина запоминала каждый поворот – заблудиться не хотелось. Чем дальше она шла, тем сильнее бросалось в глаза, что на нее никто не обращает внимания. За ней не бежали мальчишки со стопками маек и яркими бабочками в дешевых деревянных рамках. Ее не подзывали ни продавцы мороженого, ни усач с маленькими обезьянками на плечах, рявкавший что-то туристам по-португальски. С забранными в пучок черными волосами, в купленной у Родриго шляпе, в дешевой одежде и шлепанцах Марина могла ходить по Манаусу так, как не могла ходить по Миннесоте. Здесь все смотрели на нее, как на местную, не задерживая взгляда. Иногда кто-то заговаривал с Мариной – вероятно, просто здороваясь. Она кивала в ответ и продолжала свой путь. А вот за Андерсом, наверное, бегали толпы зевак. Без сомнения, разгуливающий по улицам голубоглазый дылда с ослепительно-белой, чуть ли не светящейся кожей казался жителям Манауса не меньшей диковиной, чем снегопад. Ничего не умея разглядеть в мутных водах Рио-Негро, сам Андерс был здесь прозрачен для любого прохожего.
