Мама не пошевельнулась, даже спасибо не сказала — только слёзы текли, оставляя чистые дорожки на пыльных щёках.
Я многие годы пытался вспомнить лицо этого солдата и не мог. Вместо него наплывало лицо отца, словно он дал нам тот хлеб.
Часы показывали без пяти два ночи.
Железная дверь в подвал закрыта плотно, как она была закрыта и раньше. Буханочный бархан лежал по-прежнему — может быть, только чуточку осел под собственной тяжестью. Хлебный дух, перебивший запах сырости, кирпича и железа, уже пропитал одежду Петельникова. Тьмы, ради которой он прихватил фонарик, не было — прямоугольное окно бросало на буханки бледно-лимонный дрожащий свет от фонаря, качаемого ветром во дворе.
Инспектор сидел на корточках, привалившись спиной к влажной стене. В одну секунду он мог пасть в хлебную выемку и слиться с буханками; мог вообще зарыться в хлеб, как тарбаган в степной холмик. Но пока лежала подвальная тишина.
Впрочем, где-то наверху тихо гудел вечный труженик хлебозавод.
За окошком жил мокрый двор — инспектор слышал шорох листьев и вздохи заводских пристроек; за подвальным окошком жила глубокая осень.
Петельников посмотрел на часы — четверть третьего.
Он сразу поверил в догадку следователя и сам предложил эту засаду. Но сейчас, когда пришла накопленная усталость, затекли ноги, замёрзла спина и хотелось спать, инспектор усомнился в успехе. Могло быть всё не так, как предположил Рябинин. Преступник мог испугаться и бросить этот хлеб на произвол судьбы. В конце концов, преступник мог прийти не в эту ночь.
Спину начало покалывать — от холодной ли стены, от занемевших ли ног… Петельников отольнул от кирпичей и слегка повернул спину к хлебу: ему казалось, что буханки ещё льют малое тепло, оставшееся от печей.
Видимо, от изменённого положения тела, а может быть, от спокойной мысли, что никто не придёт, инспектор задремал той туманной дрёмой, когда всё слышишь и даже о чём-то думаешь. В этой дремоте ему показалось, что осенние листья на неубранном дворе прошуршали с какой-то летней силой. Он открыл глаза и увидел, что бледно-лимонную тень на хлебе пересекла чёрная линия, как палка пролегла. Инспектор вжался в стену и глянул на окно…
Торопливые руки открыли его, подставив под раму доску. Громадная бугристая тень почти заслонила свет — Петельникову даже показалось, что у окна села крупная собака. Но эта собака вздрогнула, шевельнула тенью, и к ногам инспектора что-то скатилось. Потом ещё, ещё… Инспектор понял — в подвал бросали буханки.
