— Марк ни за что на меня не донесет! — выкрикнул Гай.
— Марк — нет. А его брат Авл — очень даже да.
— Я попрошу Марка…
— Стоп! — перебил отец. — Тогда мы точно погибли. Ни слова не говори! Быть может, туповатый Марк и не придаст значения твоим словам или, во всяком случае, забудет сообщить брату. А вот Авл такой случай не пропустит. Впрочем… — отец усмехнулся, — будем надеяться, что он не позарится на эти развалины, к тому же заложенные. Труд, как говорится, не стоит сожженного в светильнике масла.
Худой и тощий Авл Эмпроний чем-то походил на коршуна — то ли потому, что черные, всегда растрепанные волосы торчали во все стороны птичьими перьями, то ли смуглой, какой-то сероватой кожей, то ли из-за того, что глаза у него были маленькие и круглые, и к тому же какого-то странного желтовато-серого оттенка. Что Авл живет доносами, было известно всем.
Два дня Гай ожидал «последствий». Замирал при каждом стуке в дверь. А потом явился Марк и, как ни в чем не бывало, вновь позвал в Юлиеву базилику — кричать и хлопать, поддерживать выступление старшего брата. О радость, Марк не придал значения словам про Домициана!
Авл, встретивший мальчишек у входа в базилику, положил Гаю руку на плечо:
— Не стоит меня бояться, мальчик. Я не кусаю своих друзей.
И улыбнулся.
Он знал!
В желтых глазах доносчика вспыхнули хищные огоньки. Вспыхнули и погасли.
Теперь, всякий раз встречаясь глазами с Авлом Эмпронием, Гай испытывал безотчетный страх.
* * *
— Отец, мы можем отправиться путешествовать? — спросил Гай.
— Что? В путешествие? Нет, мой друг, наш кошелек не настолько толст. Но если мы поставим на Мевию и выиграем, то можем купить домик в Комо, не на самом берегу Ларийского озера — там селятся уважаемые люди вроде Плиния, но где-нибудь рядом.
— Зачем нам домик в Комо? — пожал плечами Гай.
— Ты ничего не понимаешь, там чудные места.
— Это похоже на изгнание! — выпалил юноша.
— В Комо не изгоняют, — заметил Осторий.
Лето 847 года от основания Рима[75]
Рим
Сколько раз приносил Авл Эмпроний жертвы Фортуне Первородной в Пренесте! Но невзлюбила его Фортуна, невзлюбила, и все! Всякий раз Пренестинский жребий — нацарапанное на дубовой дощечке предсказание, полученное Эмпронием в храме, — сулил нечто смутное, неопределенное: если удачу, то сомнительную, но при этом непременно препоны и трудности. Обещание воздвигнуть алтарь из великолепного белого мрамора не помогало. Как прежде правила Судьба его жизнью вкривь и вкось, так и продолжала швырять Эмпрония из одной ямы в другую, не желая выводить на прямую дорогу к нужному милевому столбу.
