Отец же подзадоривал:
— Да, Марс явно не твой покровитель, сын мой Гай! Может, и не стоит тебе идти в легион — тебя, беднягу, засмеют. Разве что осядешь где-нибудь в архиве — переписывать приказы да подсчитывать расходы легиона на губки для подтирки задниц. Кажется, с математикой ты в ладах.
Гай от насмешек приходил в ярость, кидался в атаку, позабыв обо всем на свете, и проигрывал еще быстрее.
* * *
Наконец однажды после тренировки, опять проиграв, Гай, разъяренный, убежал в задние комнаты, где хранился старый храм, и принялся в сундуке искать боевой меч — почему-то пришло ему в голову, что боевым оружием он Мевию непременно победит. Нет, он не собирался ее убивать или даже ранить — он мог остановить клинок, коснувшись кожи. Но боевой меч, отлично сбалансированный, настоящий, непременно должен выявить подлинного победителя. Сундук был полон всякого хлама — записными книжками, сшитыми из квадратиков пергамента, изрядно потрепанными свитками. Тут же лежали запечатанные восковые таблички и бронзовые дипломы. Боевой гладиус нашелся на самом дне, рядом со спатой отца. Приск хотел рвануться назад, но тут услышал в соседней комнате голос Мевии.
— Сегодня вечером жду вас обоих.
Потом какие-то звуки… Гай не сразу сообразил, что это поцелуи.
— Силан тебе уже заплатил? — Голос Мевии прерывался, дыхание сбивалось. — Осторий, прекрати… сегодня вечером, не сейчас.
— Хорошо… — Гай едва узнал голос отца — так изменился тембр.
— Так заплатил Силан или нет? — Видимо, отец кивнул, потому что Мевия продолжала: — Завтра поставь все на меня. Все до последнего асса. Мы выиграем.
— Даже если выиграем, все равно крохи.
— Это только начало. Мы уедем в провинцию… и…
— И что?
— Мы будем выступать. Ты и я.
Последовала пауза.
— Ты что, предлагаешь мне стать гладиатором?
— Ты же первый боец в Риме! Ты выиграешь кучу денег. Мы выиграем…
Вновь поцелуи и жаркий шепот:
— Осторий, это наш шанс! Решайся! Мы будем вместе!
— Арена, знаешь, детка, опасное место. Там убивают.
— Только не для тебя. Ты — лучший. А я буду лучшая среди женщин. Осторий, я люблю тебя… люблю…
— Ты уже все решила? Умница! Я — бывший военный трибун — и в гладиаторы! А Гая куда? Тоже на арену? — Тон Остория сделался ехиден.
— Лучше жить как ты живешь? Разве это не позорно?
— Потешать толпу — извини, не могу.
— Ну, как знаешь! Я — твой шанс, твоя удача! А ты меня отталкиваешь. Подумай хорошенько, милый… До вечера.
Гай сидел в кладовой на сундуке и не мог пошевелиться. Отец сделается гладиатором. Какой позор! Щеки его так и пылали. Нет, не позволит, не допустит… он… А почему бы и нет?!
