А Яков «лаоконит» дальше:
— Взял чего?
Аким аж подпрыгивает. Всей душой. В такт душе дёргается и тело. Но — тайно. Невместно владетелю выражать откровенно свои эмоции. Но он же весь кипит! Свисток у этого чайника уже был — сейчас кипятком брызгать начнёт. От множества вопросов и комментариев и… вообще. Точно, рядом рушничок есть. Чтоб сразу вытереть мокренькое. Есть надежда на сохранение в живых и недогрызенных этой книгопечатной продукции. Вру: книги здесь есть, а книгопечатания ещё нет. Кажется, только в Китае тамошние газеты с резных досок печатают. А у нас тут… Только ручками, буковку за буковкой…
— Есть маленько. И захоронку Хохрякову…
— Чего?! Как?! Много?! Где?!
Ну вот. А то изображают тут некоторые… Мы читали — мы читали… Библиотекарь… Со свистком.
— Злодеи поймали самого младшего Хохряковича. И вдову. Мальчонку перед ней пытали. Она место показала. Там, на общинном подворье. Они серебро вынули, её и других убили. Тут мы пришли. Там с пол-пуда серебра, с пол-пуда бронзы да меди. Чуток золота. Есть вещицы изукрашенные, с эмалью. Есть — с камушками.
— Э-эх! Повезло бестолочи. Господь дурню помогает… Чего, хвастаться пришёл, ирод малахольный? Бахвалиться передо мной? Вон поди! Мне что на тебя, что на твоё злато-серебро смотреть… Пшёл!
И — к стенке. Бороду — в потолок, руки на груди — будто покойник, глаза — в стенку. Взревновал. К удаче. Мда… Поговорили.
— А можно я бахвалиться погожу? Покудава видно не станет — головы наши на плечах удержатся или по-отлетают?
— Чего?! Да ты свой пенёк плешивый… (Аким возражает против связки: «наши головы»)
— Сказывай. (Яков пытается найти смысл в моём блеянии).
Сказываю. Конспективно. Делаем, извините за выражение, дайджест. И «дай» и «жест» проистекают от Акима. Он подгоняет, требует подробностей. Насчёт красной сумки, «княжьего гонца» — пропускаем аккуратненько. Аким сразу ловит нестыковку:
— И чего? Этот литвак вот так просто и рассказал?
— Ноготок… Поработал маленько…
Что правда — то правда. Палёным мясом пахло. Вроде прошло. Битые враги… они ж всегда такие пугливые. Чуть что — сразу куксятся, писаются и к мамке просятся.
Насчёт «тиуна поставить» — снова в крик:
— Ты! Ты тут кто?! Ты из себя владетеля строить будешь, когда молоко на губах обсохнет!
Я смолчал. Потом начал так нудно-монотонно рассказывать как выглядит восьмилетний ребёнок, подвешенный за ноги к заборному столбу, со снятой кожей, со свисающими ниже головы выпущенными кишками, как звучат дождевые капли, падая на выброшенный на траву мозг его матери… Аким рявкнул:
