Я вошла в столовую, вытащила бутылку из бара и налила два стопки водки в стакан. Я добавила томатный сок, вустерширский соус, брызнула лимон, хрен, острый соус из Луизианы и немного соли с перцем и сельдереем. Мне хотелось плюнуть, но я боялась, что она на меня смотрит. Я вернулась на кухню и протянула ей напиток. Она сделала глоток, закрыла глаза и вздохнула.
- Xорошо.
Она искоса посмотрела на меня, когда я стояла посреди кухни в своем потрепанном домашнем платье, сложив руки перед собой и отводя глаза от ее пристального взгляда.
- Почему ты это делаешь? Ты хоть представляешь, насколько безумно это дерьмо? Почему ты позволяешь ему втягивать тебя во все это дерьмо? Он болен, ты это знаешь? Он извращенный ублюдок, а ты чертова дура, раз терпишь все это. Ты должна убежать как можно дальше от его сумасшедшей задницы.
Я стояла там, не двигаясь, склонив голову в молитве, не отвечая, держась за память о том прекрасном бриллиантовом кольце, которое Кеньятта протянул мне в тот день, когда предложил мне этот эксперимент.
- Ты чертовски жалкая, ты это знаешь? Ты позоришь женщин, когда позволяешь мужчине вот так вытирать об себя ноги.
Она плюнула в меня, а я стояла и терпела это, не вздрогнув. Ее слюна ударила меня по лицу и стекала по моей щеке. Я не ответила, даже не удосужилась стереть ee. Я знала, что это и мое непоколебимое послушание разозлит ее еще больше. Мое послушание будет моим вызовом, и она каждый день будет тратить на то, чтобы сломать меня, пытаясь заставить меня нарушить свои обязательства перед Кеньяттой.
- Вытри лицо.
Она бросила полотенце к моим ногам. Я подняла его и вытерла с лица ее плевок.
- Сними это платье. Ты хочешь быть рабыней - к тебе будут относиться, как к рабыне. Положи руки на эту стену.
Я молча подчинилась.
- Стой там, блядь!
Сомнения росли, как одуванчики, в моем сознании, множась, пока не заполнили каждую мою мысль, пока я стоял, ожидая возвращения Анджелы с каким-нибудь новым наказанием. Впервые я усомнилась в своем желании продолжить эксперимент, а не в своей способности его выдержать.
Я почувствовала щелчок кнута за долю секунды до того, как услышала его. Он глубоко врезался в мою кожу, словно нагретый нож, вонзился в мышцы и вызвал брызги испаренной крови. Я сжала зубы и стала ждать следующего.
- Не двигайся и не оборачивайся, мать твою!
Она снова ударила. Было очевидно, что она уже пользовалась им раньше. Ты не щелкаешь так кнутом, когда взял его в руки в первый раз. Я задалась вопросом, сколько раз они с Кеньяттой “играли”, когда были женаты. Возможно, это то, что она имела в виду, говоря, что Кеньятта больной урод. Возможно, он заставлял ее принимать участие в его садистском образе жизни, когда они были еще вместе, и теперь она испытывала некоторую вину за то, что она сделала. Если да, то ее вина была, очевидно, отчасти потому, что ей это нравилось. Я могла слышать ее быстрое дыхание, и это было не только из-за того, что я старалась справиться с этим. Она наслаждалась этим.
