Но одно дело читать в книжке, как делать, другое применять знания на практике, которой у нас было еще меньше, чем теории. Поэтому, как только появилась возможность совершить длительные поездки в светлое время, мы для практики вместе совершили несколько поездок.
Можно оказать, что весна и лето 1930 года были для нас «производственной практикой» после зимней теоретической учебы. В поездках мы учились обращаться с буссолью, геологическим компасом, молотком, анероидом и другими приборами, экзаменовали себя в употреблении специальной терминологии и умении правильно ее применять. С прилетом птиц Власова начала практику по сниманию и обработке птичьих шкурок и выдуванию из яиц их содержимого. В этом деле у нее быстро наметились успехи, и на второе лето она уже, можно сказать, блестяще начала справляться с этим делом и, пожалуй, не уступила бы опытному препаратору. Свойственная ей аккуратность и скрупулезная тщательность дали возможность без большой порчи материала освоить это дело в совершенстве. Потом на тундре зазеленели травы, зацвели цветы, в воздухе и на земле появилось множество мелких и мельчайших животных. И тут опытное собирание, сушка цветов, добыча насекомых и их консервирование тоже требовали упорства и труда.
В работе росло умение и опыт. Помню, как мы были довольны, когда Власовой удалось удовлетворительно сделать шкурку бургомистра. Крупная птица лежала на бумаге, почти как живая. Мы тогда не замечали многих дефектов в ней. Позже, когда умение стало больше, и мы сравнивали наше первое «завоевание» с последующими, — какой убогой казалась нам эта работа! Вместо музея ей пришлось отправиться в нашу печку. Я было начал протестовать, но Власова, заталкивая негнущуюся сухую шкурку в дверцу печи, приговаривала: «нечего возить на материк всякую дрянь, иди-ка, голубушка, в печь».
Первой практикой нашей работы с буссолью была река «Наша». Эта река впадает в море в 7—8 километрах к востоку от фактории. Она течет на протяжении 25—30 километров за грядой холмов, отделяющих реку от фактории.
Выехали мы рано утром. Двадцатиградусный мороз, яркое солнце и неподвижный воздух благоприятствовали поездке. Ехали руслом реки, высокие берега беспрестанно меняли очертания, неизменным был только снег, которым все было укрыто. Возвратились только в одиннадцать часов ночи. Было уж темно, и дома начали беспокоиться нашим долгим отсутствием. На другой день я вооружился транспортиром, циркулем, расстелил перед собой клетчатый лист рабочей карты и впервые в жизни начал наносить на бумагу результаты вчерашней работы. Постепенно вырисовывалась извилистая линия русла реки «Нашей», — хорошо!
