— Ванна, бвана!
Я принес в палатку недопитый стакан, сбросил одежду, погрузился в горячую воду и расслабился. Мвинди готовил пижаму, халат и противомоскитные сапоги.
— Что говорят старики? — спросил я. — Что лев будет делать сегодня ночью?
— Кейти говорит, лев либо возьмет приманку, либо нет. А что скажет бвана?
— То же, что и Кейти.
— Кейти говорит, ты мганга, делаешь учави на льва.
— Только самую малость, чтобы понять, когда он умрет.
— И когда он умрет?
— В следующие три дня. Точной даты не видно.
— Мзури. Может, завтра.
— Не думаю. Хотя не исключено.
— Кейти тоже не думает.
— А что он думает?
— В следующие три дня.
— Мзури. Полотенце, пожалуйста.
— У тебя под рукой. Хочешь, подам?
— Извини, — сказал я. И подумал, что в языке суахили нет слова «извини».
— Хапана извини. Просто говорю, где полотенце? Хочешь, вытру спину?
— Спасибо, не надо.
— Здоровье хорошо?
— Да, а что?
— Хапана что. Спросил, чтобы знать.
— Чувствую себя отлично.
Я выбрался из ванны и стал вытираться. Мне хотелось сказать, что я чувствую себя хорошо, расслабленно и немного сонливо, что разговаривать мне лень, что свежее мясо я люблю больше, чем спагетти, но для этого, увы, приходится убивать; что я беспокоюсь о трех своих сыновьях, а еще о Шамбе, и чуть-чуть о Джи-Си, и очень сильно о Мэри; что я никакой не колдун, а просто шарлатан, хотя и не больший, чем все остальные; что мистер Сингх, дай Бог, будет вести себя осторожнее, и наши рождественские планы осуществятся, и я раздобуду патронов с пулями весом 220 гран, и Сименон начнет писать медленнее и лучше. Не знаю, о чем беседовали Кейти и Отец, когда последний принимал ванну. Очевидно, Мвинди просто хотел поддержать дружеский разговор, против чего я обычно не возражал, но сегодня я чувствовал необъяснимую усталость, и от Мвинди это не ускользнуло.
— Спроси меня кикамба, — сказал он.
Я поспрашивал его, как будет то и это на языке камба, и постарался запомнить новые слова, а потом поблагодарил его и пошел к костру, и сидел там в старой пижаме из Айдахо, в противомоскитных сапогах из Гонконга, в халате из Пендлтона, штат Орегон, со стаканом виски и содовой, причем виски было налито из бутылки, подаренной мне на Рождество мистером Сингхом, а содовая приготовлена из кипяченой воды, взятой в горном ручье на склоне Килиманджаро и газированной при помощи сифонного баллончика, сделанного в Найроби.
Я пил и думал, что всегда останусь иностранцем в этой стране. Но виски сказало «нет», и спорить было глупо. Виски тоже может ошибаться, да еще как, однако в этот вечерний час оно говорило правду: я не был здесь иностранцем. Так или иначе, противомоскитные сапоги я повсюду таскал с собой, потому что они были сделаны из страусиной кожи, и я вспомнил, как нашел эту кожу в одной из сапожных мастерских Гонконга. Хотя нет, первым ее нашел не я, а другой человек, и я стал думать о нем и о тех временах, а заодно и о женщинах, которые были со мной в Африке, и как мне везло на женщин, искренне любивших Африку. Я, впрочем, знавал и других, скверных женщин, что приезжали сюда для галочки, а также чистокровных стерв и настоящих алкоголичек, которым Африка служила удобной декорацией для стервозности и пьянства.
