— Ну все, все, — сказал я. — Ты права, очень умно, возражений не имею. Сижу вот, Сименона читаю.
— Кто тебе мешает поехать в Шамбу, я не понимаю? И пережидай там дождь.
— Я хочу здесь.
— Она ведь такая хорошая, отзывчивая. Это даже невежливо, в конце концов. Подумает, что ты дождя испугался.
— Может, помиримся?
— Угу.
— Я перестану нести чушь про Лоуренса с его темными тайнами, будем сидеть вдвоем, слушать дождь, и к черту Шамбу. Думаю, Лоуренсу там не понравилось бы.
— Он любил охоту?
— Нет. Что, слава Богу, не умаляет его достоинств.
— Значит, твоей девушке он бы не понравился.
— Пожалуй. Что тоже не умаляет.
— Вы с ним были знакомы?
— Нет. Я один раз видел, как он с женой стоял под дождем перед книжным магазином Сильвии Бич на рю де л'Одеон. Они смотрели на витрину и что-то обсуждали, но внутрь не вошли. Жена такая крупная, вся в твиде, а он в мешковатом пальто, с бородой, и глаза сверкают. Я еще подумал, что он нездоров и не стоит ему мокнуть. А в магазине было уютно и тепло.
— Отчего же они не вошли?
— Понятия не имею. В те времена люди еще не имели привычки заговаривать с незнакомцами, тем более выпрашивать автографы.
— Как же ты его узнал?
— В магазине висел портрет. Мне очень нравился его сборник «Прусский офицер», и роман «Сыновья и любовники» был весьма хорош. И об Италии он красиво писал.
— Ну, об Италии любой грамотный человек может писать красиво.
— Казалось бы. На самом деле даже у самих итальянцев не выходит. У них, кстати, получается хуже всего. Исключения есть, но немного. Про Милан лучше всех написал Стендаль.
— Недавно говорил, что все писатели безумцы. Сегодня заявляешь, что они лжецы.
— Разве я говорил, что они сумасшедшие?
— А Джи-Си тебе поддакивал.
— И Отец присутствовал?
— Да. Он заявил, что главные безумцы — это егеря, и белые охотники не лучше, причем последних свели с ума егеря, которых свели с ума писатели, гоняющие по саванне на джипах.
— Умеет же сказать человек.
— Еще он предупредил, что на тебя с Джи-Си не надо обращать внимания, потому что вы оба безумцы.
— Так и есть. Только никому не рассказывай.
— Ты правда считаешь, что все писатели безумцы?
— Хорошие — да.
— А помнишь, ты злился на человека, который написал книгу, как ты сошел с ума?
— Потому что он не разобрался ни в ситуации, ни в механизме ее развития. Да еще и писал отвратительно.
— Все это очень сложно.
— Словами я не объясню. Вот напишу, тогда все поймешь.
Какое-то время я перечитывал «Дом у канала» и размышлял о животных, мокнущих под дождем. Гиппопотамы, по-видимому, чувствовали себя отлично, а вот остальным, особенно семейству кошачьих, было невесело. У травоядных, впрочем, и без погоды хватало забот, и страдали только те, для кого дождь был в новинку, то есть молодняк, родившийся после прошлого дождя. Интересно, думал я, охотятся ли крупные кошки под таким ливнем? Голод-то не тетка. С одной стороны, подкрадываться удобнее, дождь все заглушает; с другой стороны, кругом вода, которую ненавидят и львы, и леопарды, и гепарды. Последним, конечно, легче: они происходят от собак, шкура приспособлена к сырой погоде. Дождь заливает норы, поэтому змей сейчас полным — полно, как и летучих муравьев.
