— Лапшу будете вешать в камере, Рейнтоп, — сухо сказала Влада. — Там народ от скуки пухнет, вот им там свои еврейские хохмочки и вкручивай. — И вдруг бухнула кулаком по столу, от чего Сашка даже подпрыгнул. — Сегодня и начнешь.
Дверь распахнулась, и на пороге возник новый для Сашки персонаж.
Это был Алексей. Начался первый акт представления, режессером которого была, конечно, Влада. Сцена называлась Явление легавого народу.
— Привет, Сашка — Алексей как к родному подошел к опешившему Рейнтопу и приложился к его шее. Тот дрогнул всем телом, но промолчал. — Привет, говорю, старый греховодник!
— Не имею чести… — прохрипел Сашка, съёжившись от второго дружеского шлепка.
— Это-то мы знаем. — Алексей сел на колченогий стул. — Замаялся я за тобой бегать. Никаких новостей давно не получал?
— Я газетки читаю. В Правде пишут правду, в Известиях — известия, так, кажется у Маяковского? — Сашка кисло улыбнулся. — Там про меня ничего не написали.
— Ну, в тюрьме у тебя будет время газетки читать. Сколько не оторвешь, все на параше и прочитаешь. — Алексей сделал грустное лицо. — Новости у меня для тебя, Александр Исаакович. Бардачок Лизки Шу-Шу погорел. Лизочка, на вас, старых извращенцев, не надеясь, строчит показания, только бумагу подноси. Так что, милый, приплыл ты. — Он тяжело вздохнул и посмотрел на Сашку Пана. — Таки дела… У Лизки мы целый гроссбух конфисковали. С заказами. Что же тебя, старый хрен, на малолеток потянуло, а? На нормальной бабе надорваться боишься?
— Доказать еще надо! — прошипел Рейнтоп.
— Нет, от изнасилования тебя адвокаты отмажут, денег хватит. А вот растление несовершеннолетней я тебе обещаю, как с куста.
— Сколько? — Рейнтоп повернулся к Владе.
— Понятно-о! — протянул Алексей. Встал во весь рост, и как скала навис над маленьким, пухленьким Рейнтопом. — Это ты мне? Секи, коллега! Эта нэпманская тварь муровца купить решила! — Влада даже зажмурилась от удовольствия, пока все шло по плану. — Вошь ты камерная… Вот там тебя встретят!
Влада заметила, какими беззащитными стали черные, чуть навыкате глаза Рейнтопа. Лицо вытянулось, щеки побледнели. Второй акт — Сгною в камере, сука! — прошел на отлично. Хоть сейчас к Станиславскому.
В сущности, они безбожно блефовали. Свинтить Лизку Шу-шу, в прошлом известную бандершу, по старости лет переквалифицировавшуюся в хозяйку элитного публичного дома, им бы никогда не дали. Все же люди! Да и жила бы Лизка в камере до первой весточки с воли. Слишком многое и о многих она знала.
