За Храмовой стеной. Книга Памяти | страница 38
Как херувим, похожий на сатира,
Как плоский болт с обратною резьбой?
Мы были рождены для совершенства
Материи, рождающей Кристалл,
Где принцип абсолютного главенства
В бионике главенствующим стал.
Но на пути тернистом к Идеалу,
В притонах содомитов Азраил
Использовал гермесовы лекала
И Г о лема из ангела скроил…
Сто тысяч лет для разума немало,
Но кто пустил безумца на постой
В эпоху Смуты, Мокоши и Нави,
Где нищий духом бодро правит нами,
Где скоро зомби… станет мудрецом,
Гермафродит заботливым отцом, –
И оба будут диктовать свои уставы…
Не подсчитать величину урона
Эпохи криминальной и пустой,
Где в беспредельных сумерках закона
Мыслители с античною тоской
Дописывают скорбные романы
И радостно уходят на покой…
Где жизнь клянут угрюмые Иваны,
Где девы приглашают на постой
Развратников… к себе под одеяло,
Где хлещут водку юноши устало,
Где навсегда отвергнут Домострой…
Взвесь мое сердце, угрюмый Анубис,
Усталое сердце, вместилище
страстного чувства,
Сердце, творившее мыслью и Словом.
Мучилось долго оно, всходило,
росло, созревало,
Как дозревает зерно в дни
виноградной лозы,
В дни наполнения Нила,
в час просветления духа…
Взвесь мое сердце больное, Анубис,
И пусть чаровница Исида излечит
от скорби его.
Я ей назову свое тайное имя,
когда после жатвы
Осирис на барке плывет по звездному
Нилу
К вратам преисподней со свитой своей
В час закатный…
Взвесь мое сердце, колдунья Геката,
Иду я на пиршество мертвых,
Где стол изобильный – алтарь,
а занавес – скатерть,
Где повар искусный – кудесник и жрец,
А тризна – мистерия жизни
на перекрестках дорог…
Взвесь мое сердце, святой Инквизитор!
Знаю, найдешь его слабым и грешным.
Но я не в костеле и не в коморке
менялы –
Давай без торговли, без индульгенций,
Без раскаленных щипцов и без дыбы –
Будь человечным как подобает святому.
Не рая прошу я, а света, свободы полета
и воли.
Хочу быть стабильной частицей,
мюонной нейтрино,
Летящей беспечно в Мгновенную
Вечность.
Пусть будет, как было, святой Инквизитор.
Пусть древнее будет вино на ужине
тайном твоем,
А жертвою станет ранимое сердце мое…
Памяти историка Эгидиюса баниониса
«История не терпит оптимизма» –
Сказал царю однажды Карамзин.
«Всему виной идеи солипсизма
И демиург – властительный кретин,
Всему виной природа человека» –
Нам говорил на лекциях Зимин
И Александр Зиновьев на исходе века
Нам эту мысль еще раз повторил.
Конец всему, когда мельчают люди,
У нищих духом в жизни все не так!
Угас в потомках голяди и жмуди
Инвентор мысли, Зодчий и Мастак.
Я помню, Эгис, то шальное лето,