Женщина фыркнула, но, когда господин Йи взял ее руку — вроде как хотел посмотреть линии судьбы, — она изменилась в лице и оттолкнула его. Мой отец расхохотался. Я объелась мясом. Уиль спал, свернувшись клубочком в углу. Я вытянулась рядом с ним и уснула.
Меня разбудил грохот. Стол с посудой и бутылками был опрокинут. Господин Йи исчез. Отец бил женщину по лицу, держа ее за волосы, и тихо цедил сквозь зубы:
— Он догадался, кто ты такая. Все потому, что ты продолжаешь вертеть задницей перед мужиками!
Губа у женщины была разбита, на щеках красовались синяки от побоев. Может, мне снился кошмар? Я закрыла глаза и съежилась. Затаила дыхание. Уиля била дрожь, он зажмурился, прижался ко мне и все время повторял срывающимся голосом: «Прицепить счетчик к заднице! Это смешно. Правда, смешно, да, сестрица?»
Я испугалась, но в то же время чувствовала странное облегчение — так бывает, когда смотришь, как раздувается, раздувается, раздувается, а потом вдруг лопается воздушный шар. Мой отец впервые побил эту женщину, но сцена показалась мне знакомой, не раз виденной. Это назревало исподволь — в безостановочном смехе женщины, в раскинувшихся по руке отца золотистых волосах, в его кулаке и в лихорадочном, ошалевшем, недоверчивом взгляде, которым он смотрел на нее в ожидании, когда она закончит приводить себя в порядок, а мы уснем.
Наш отец надолго остался дома. Никогда раньше он не проводил с нами столько времени. Ледяная зима подходила к концу и все никак не могла закончиться. В новом районе у нас не было друзей. Дети на улице не показывались. Женщина часто вздыхала.
— Запереть меня в такой дыре… Я задыхаюсь, умираю от скуки.
Отец часто ее куда-нибудь водил. Если они шли в кино, то возвращались поздно. Мы с Уилем почти все время проводили в видеотеке или игровом зале. Наш отец был щедрым человеком. Он заработал много денег. Мы перечитали все комиксы. Когда дома никого не было, мы шарили в ее сундуке, нюхали легкое воздушное белье, надевали туфли на высоких каблуках и вышагивали по комнате. Перед возвращением отца и женщины мы складывали все на место, и она ни о чем не догадывалась.
— Это тюрьма. Даже телефона нет…
Услышав эти слова, мой отец установил телефон. Уиль выбрал аппарат в виде авто мобильника. Когда тренькал звонок, зажигались фары. Нам редко кто звонил, а если уж такое случалось, мы отпихивали друг друга, чтобы ответить, но у отца руки были длиннее. Он снимал трубку после первого же звонка, говорил: «Здесь таких нет», — и тут же разъединялся. «Ошиблись номером», — говорил он нам.
