Холл виллы Клейтонов по-прежнему освещался тускло, притушенно, хотя теперь туда уже было проведено электричество. Здесь, олицетворенная стоячими лампами на высоких медных ножках с широкими абажурами, еще продолжала жить традиция Харриэт. Верхняя галерея — каждая дверь там вела в другую комнату, проходных не было, как в гостинице, — почти что тонула в темноте. (В одной из этих комнат, там, где когда-то была детская, с осени, то есть с начала учебного года, жил Август Каниш из Монреаля, сейчас он гостил у своего одноклассника Хофмока.) Только на витой лестнице горела тусклая электрическая лампочка, ввинченная в некое подобие раковины. Если бы сейчас кто-нибудь посмотрел на двух джентльменов в вечерних костюмах, вышедших из двух комнат, одна напротив другой, на галерею и спустившихся в холл, — у того, вероятно, мороз пробежал бы по коже при виде столь точного повторения. Так похожи были отец и сын. Они сели в кресла под высокой лампой, и тотчас же появился лакей с подносом. Но виски с содовой теперь наливалось как в любом другом доме, не наоборот. Традиция уже оборвалась.
Оборвалась она и во дворе. Там стояла теперь не карета, а длинный «найт-минерва»; на колесах его блестели тонкие стальные спицы. Автомобиль этот двигался почти бесшумно, разве что с чуть слышным жужжанием. Шофер уже сидел за рулем и дожидался. Старый кучер — тот, что охарактеризовал последнюю болезнь Харриэт как «истощение», — теперь был привратником и заодно садовником. Когда Роберт видел его, ему невольно вспоминался садовник в Помп-Хаусе, хотя этот, в Вене, не был ни маленьким, ни кривоногим и не носил старой крикетной шапочки. Но все же какое-то сходство существовало. Летом каждый проходивший по двору садовникова дома, слева от ворот, мимо лиственных растений в больших горшках, стоявших на мощенном булыжником дворе, вступал в тишину, похожую на ту, что царила в Помп-Хаусе. Правда, в Вене радиус ее действия был значительно меньше. Она распространялась лишь на этот двор. Венский садовник был вдов. Как его звали, никто уже не помнил. Мы придумали для него имя Брубек. Так он выглядел.
Передняя, в которой лакей подавал пальто, была узкой и полупустой. Каждый, кто не знал этого дома, бывал поражен, пройдя из нее в огромный холл с витой лестницей.
Во дворе, у подъезда, фонарь, отягощенный чрезмерным количеством кованых украшений, очень уж тускло освещал автомобиль и ступеньки, ведущие к двери в дом.
