Татьяна. Антоша кричит.
Светлана. Оставь! Раньше вообще детей запирали на целый день одних. Мать на работу, а я целый день с кошкой. И выросла.
Татьяна. И ничего хорошего не вынесла.
Светлана. Я же говорю, ты на людей бросаешься.
Между тем они разбирают вещи. Посадили Леокадию.
Фёдоровна. Вы пока поживите, а когда Ирочка приедет, я отправлюсь в Москву панихиду заказывать по маме. Скоро годовщина. Заночую у брата на Дорогомиловской, а вы у меня. День да ночь уже прибыль. Брат хотел приехать, поставить туалет, теперь опоздал. Вон какой домина стоит!
Светлана. А по-моему, Ира долго не приедет. Я чувствую. Здесь ему было не развернуться. Он и так и так.
Фёдоровна. Какой он ей туалет построил! За одно это можно положиться на человека.
Татьяна хихикает.
А она на него все волком смотрит. У нее в Москве свой мальчик, хороший человек, кандидат. Она мне сказывала.
Татьяна. А зато у нас теперь сортир.
Фёдоровна. За красивые глаза.
Светлана. У нее красивые? Если ее в бане помыть, может, и будут красивые.
Татьяна. Большие такие, как буркалы.
Светлана. Ты заметила, она никогда не смеется?
Фёдоровна. А над чем ей смеяться?
Светлана. А в кино?
Татьяна. Она не смеется, у нее зуба нет. У меня когда зуб сломался, тоже поневоле не смеялась. В крайнем случае рукавом закрывалась. (Показывает.)
Светлана. А нам над чем смеяться? А мы смеемся.
Фёдоровна. Он мужчина видный. Где-то плотника нашел! Я вот за нашим Володей-плотником полгода ходила. (Она говорит «по́лгода», с ударением на первом слоге.) Ему все некогда, он все меня за вином посылал да отнекивался. Полгода ходила, чтобы он мне столбы для забора обтесал да врыл. Тридцать пять столбов по пяти рублей, это с вином будет двести! А Вадим приехал, носки у него, вижу, протоптались, купила ему две пары. Она ему ничего не купит, подсылает к матери щеголять дырами. Я его увижу, прямо плачу. Он роется: где его велосипед. Да почему ржавый. А как не быть ржавому, он под домом уже пять лет лежит! Я прямо плачу, ухожу от него. Такой требовательный, все требует. А он ведущий конструктор. А она инспектор, что ли. Чумазая, как уголек. У них вся родня такая. Жуковые. (Она произносит «Жуковые», с ударением на «ы».) А они «Жигули» покупают, ездить на свой дачный участок, халупу построили. Они ко мне не ездят, потому что Вадим на ней за две недели женился. У него была хорошая девушка, три года с ней гулял, так нет, женился на этой. Казанская, спрашиваю, – нет, рязанская. Вадим и так считает, что дом его, и вытягивает из меня все. А страховка? А ремонт? Покраска? А содержание жизни? А я им не скажу, что туалет у меня теперь есть. А они сами догадаются. Вадим увидит туалет, накажет дешевле чем за триста двадцать… нет, за триста пятьдесят не сдавать. Ульи к себе пущу. Отдыхающих на койки. Э-э, милые…
