Несмотря на всю свою воздушную нежность, баронесса даже в самые кульминационные моменты сохраняла ясность ума, оставаясь верной галльской логике и точности. Она четко характеризовала эту прекрасную и могучую силу в соответствии с ситуацией и употреблением: она обеими руками хватала lе grand mât,[28] с наслаждением сосала le biberon,[29] подставляла перед и зад, чтобы принять lʼахе du monde.[30]
Руфина, измученная бароном с его табаком и изысканностью, презирающая утешения сострадательного и великодушного каноника, искала отдохновения и утоления своих желаний на той же широкой груди, на которой нежная баронесса преклоняла свою златокудрую голову, — это была грудь Каштора Абдуим да Ассунсау, Горящей Головешки, Черного Принца, роскошного лакея, бывшего ученика maréchal-ferrant[31] в кузнице своего дяди Криштовау Абдуим — им обоим голову сотворил Шанго, дух грома и молнии.
На тростниковых плантациях и в зарослях, на энженью Реконкаву, в городах Сау-Феликс, Кашоэйра, Муритиба и Санту-Амару, в Марагожипе и даже в столице обсуждали этот случай и говорили, что у братства Святого Корнелия, покровителя рогоносцев, появился новый блистательный президент — барон де Итуасу, Мусью Французишка, рогоносец в квадрате, рогоносец из рогоносцев, рогатейший, король благодушных. Un gentil сосu,[32] используя выражение, которое звучало приятно и дружелюбно в устах баронессы, его супруги. Ах, уста баронессы можно было сравнить только с щелкой между ног у Руфины — это были два конкурирующих шедевра. Такого мнения придерживались и барон Адроалду Муниш Сарайва де Албукерке, дворянин и хозяин сахарного завода, и негр Каштор, слуга, рожденный в зарослях тростника. И это еще раз доказывает, что истина может открыться и мудрецу, и невежде, и богачу, и бедняку, и знати, и черни.
4
Чтобы не создалось неправильного мнения об Адроалду Муниш Сарайва де Албукерке, бароне де Итуасу, чтобы никто не подумал, будто это отсталый сахарный плантатор, погрязший в грубых предрассудках и недостойный европейской, цивилизованной супруги, нужно сказать, что причиной инцидента с Каштором, следствием которого стали насилие и побег, оказалась вовсе не близость между баронессой и подмастерьем кузнеца. Судя по всему, рога, растущие из-за буколического времяпрепровождения Мадамы, барона не волновали. Он нес их с достоинством и nonchalance,[33] являя собой прекрасный пример для плантаторов, варварски вершивших самосуд: жен, которые осмеливались на связь с неграми, они убивали, а самих негров перед смертью кастрировали.
