"Да и чёрт с ним! – казалось бы. – Зато я!.." Ан нет! Вовсе не "чёрт с ним". "Зато я!.." А что "зато я"? Чем я, собственно, лучше него? Да ничем! Что я, умнее, образованнее, порядочнее, в конце концов? Да нисколько! Ничуть не бывало! Мы оба с ним одинаковые. Двое из ларца. Одного поля ягодки.
Только он в полном шоколаде, всё у него есть и всё при нём: тачки, особняки, бабки; а у меня нет ни хрена. Шаром покати! Вошь в кармане, блоха на аркане.
Так кто же из нас тогда дебил?
Ах, прах тебя побери! В обычной жизни общаешься как правило лишь с себе подобными, равными, так что все эти вопросы так остро никогда не встают, но тут... в связи с тем, что супружница ваша превратилась вдруг в одночасье в какую-то, блядь, Королеву Марго сказочную!.. Соответственно, и принцы и герцоги к ней на "Роллс Ройсах" зачастили. На аудиенцию к её высочеству. Графья и маркизы на "Порше" и "Феррари". Как мухи, блядь, на!..
Заебали уже просто! – Грунин, забывшись, в ярости пнул ногой в стену и зашипел от боли. – Зза-а-е-бали!!
---------------------------------------------------------
– Что это?! – дрожащий от бешенства Грунин чуть не тыкал в лицо жене каким-то смятым листком. Вид у листка был такой, будто его несколько раз перед этим судорожно комкали и затем опять расправляли. (Да так оно, собственно, всё и происходило.)
– Это?.. – Вера быстро скользнула взглядом по листку и медленно подняла глаза на неуклюже топчущегося перед ней разъярённого мужа. Лицо её превратилось внезапно в застывшую гипсовую маску. – Откуда это у тебя?
– Я тебя спрашиваю: что это такое!!!??? – не слушая уже ничего и не замечая и не желая ничего уже ни слушать, ни замечать, во весь голос заорал Грунин.
Всё напряжение последних недель, вся эта кошмарная и невыносимая ситуация: красота его жены нечеловеческая, неожиданно на него обрушившаяся; её дикое и противоестественное поведение, поклонники все эти её проклятые!! – всё это словно выплеснулось разом сейчас у Грунина в этом крике.
– Ты рылся в моих карманах, – ровным, неправдоподобно-спокойным тоном констатировала Вера. Она говорила тихо, словно про себя, словно размышляла вслух, будто Грунина вовсе и не было рядом; и эта её ничем решительно непоколебимая уверенность в себе и безмятежность явились последней каплей. Послужили той самой роковой искрой.
Грунин окончательно и разом потерял самообладание. Вернее, те его жалкие крохи, которые в нём ещё каким-то чудом теплились и сохранялись и хоть как-то его сдерживали. Не давали ему полностью сорваться и потерять лицо. Теперь же во мгновенье ока все плотины были прорваны.
