Вера же этот нейтралитет нарушала. Она спрашивала: если ты такой добрый и честный, то почему то-то и то-то? А что на это отвечать? Причём она вовсе не морализировала, всё это получалось у неё как-то совершенно естественно, само собой.
К примеру, Грунин, скрипя зубами, видит из окна (он теперь постоянно торчал у окна, караулил, блядь, собственную супругу! дожил!.. стыдобища!), как Веру подвозит к подъезду какой-то суперкрутой и навороченный лимузин, и какой-то хлыщ, тоже весь из себя суперкрутой и супернавороченный, суетливо обегает свою роскошную тачку и распахивает перед Верой дверцу. И та неспешно и грациозно выплывает оттуда, как королева, и, не оглядываясь, идёт к подъезду.
– С кем это ты сейчас приехала? – нарочито-небрежным тоном словно бы вскользь интересуется Грунин, лишь только жена заходит в дверь. Он изо всех сил старается казаться спокойным, но голос его срывается и предательски дрожит.
– Да ни с кем! – совершенно беззаботно отмахивается Вера и легко улыбается (и от этой её улыбки всё внутри Грунина закипает!). – Просто шла по улице, остановился, предложил подвезти...
– И ты, конечно же, с радостью согласилась? – всё ещё пытается сдерживаться Грунин, но язвительные нотки с головой выдают его.
– Конечно! – удивлённо смотрит на него жена, на секунду переставая раздеваться. – А почему ты спрашиваешь?
– "А почему ты спрашиваешь?"!.. Да ты что, с Луны, что ли, свалилась!!?? Не понимаешь!? – хочется заорать во всю мочь Грунину и затопать ногами.
Но он вглядывается попристальней в абсолютно ясные, доверчивые и безмятежные глаза Веры – и не решается. Теряется, отворачивается, краснеет и начинает смущённо бормотать и лопотать что-то нечленораздельное. Ахинею какую-то нести. Поскольку вопрос: "а почему ты спрашиваешь?" означает по сути: "не можешь же ты допустить, что я способна тебя обманывать?". "Не можешь"!.. “А если можешь, значит, ты и сам такой”. Это следующий логический шаг. Да ёб твою мать!!! "Не можешь"... Черти бы тебя взяли! Да что с ней стало?!
И такие сцены повторялись постоянно. Практически ежедневно. Самым удивительным было то, что в жене своей Грунин, по правде сказать, нисколько не сомневался. Он просто нутром чуял, что она его не обманывает. Что каждое её слово – правда и только правда. Святая! Окончательная и бесповоротная. Да она, похоже, и вообще не способна была теперь обманывать и врать. (“Центр вранья у неё, наверное, в голове заблокировался. В результате черепно-мозговой травмы”, – мрачно острил про себя Грунин.) Но это почему-то ровным счётом ничего не меняло. Грунин и сам не мог понять, отчего всё так получается, и зачем он так упорно и целенаправленно, сам, собственными руками всё разрушает, изводя жену ежедневными бессмысленными и дурацкими придирками и допросами: а кто тебя подвозил?.. а с кем ты сегодня была?.. и т.д. и т.п. И почему вид какого-нибудь очередного дебила на дорогой тачке так его задевает.
