Таксисты ехать не хотели. Отнекивались.
– Смена кончается.
– Бензина нет.
– Я не могу!
Наконец один заикнулся о цене. В том смысле, что, мол, тебе это очень дорого обойдется.
– Как дорого? – спросил Дубравин.
Вспотев от высказанной цифры, таксер сказал:
– Рублей семьдесят!
И тут впервые в своей жизни Дубравин ощутил, что такое сила денег. К ним подошла Берестецкая, и не успел он ответить, как она сказала:
– Кто поедет? Плачу!
И тут все эти таксеры – человек пять – наперебой загалдели, затрещали:
– Я поеду!
– Я!
– Я!
– У меня машина новая, посмотрите!
Растерявшийся Дубравин не знал, кому отдать предпочтение. Уж слишком неожиданным для него был такой поворот событий. Поэтому он просто кивнул наиболее симпатичному русскому широкоплечему парню. И тот – быстрей, быстрей, пока клиенты не передумали, а конкуренты не снизили цену, – повел их к своей машине.
Дубравин так и не разглядел в этот раз своей любимой Алма-Аты. Потому что сразу от вокзала шофер свернул на Ташкентскую, и светлая «Волга» с шашечками помчалась по широкой, обсаженной деревьями трассе, ведущей в сторону Киргизии.
Промелькнули ряды зеленых деревьев. Промчались они, как черный вихрь, мимо сине-белого поста ГАИ. И потянулась серая степь. Он опять почти через два года увидел слева на горизонте свои любимые холмы и горы. «Как застывшее море», – снова, как когда-то, подумал он, вглядываясь в бесконечные гигантские волны. Только сейчас, вырвавшись из части, из круговерти повседневного существования, из всех этих бесконечных караулов, патрулирований, отношений с начальством, вдохнув глоток природы и свободы, он понял, что ему уже не хочется быть профессиональным военным. И хотя ему еще осталось служить как «медному котелку», он уже ощутил, что армия – это уже прошлое. Что она, как шелуха, сползает с него вместе с каждым километром, на которые удаляется их таксомотор. Уже не хотелось возвращаться в тот мир, который он покинул. А вдруг остро-остро захотелось сейчас затеряться в этой бескрайней степи. И чтоб никто и никогда не мог его уже найти.
Он размечтался. И стал даже искать взглядом прибежище, в котором мог бы остаться. Но зацепиться глазу было не за что. Вот пасущаяся лошадь. А на спине у нее сидит какая-то птица. Лошадь начинает двигаться, и птица перелетает вслед за ней с места на место. Вдалеке видна серая, как и сгоревшая степь, крутобокая юрта. Возле нее грудится отара овец.
И снова на десятки километров голое, просматриваемое и простреливаемое ветрами пространство.
