— Каторжники! — не унимался старший охранник. — Именем графа фон Флика клянусь, что все останутся живы. Обещаю, что никто не будет выпорот, кроме главного зачинщика, которого вы укажете. Но за бунт и убийство стражи вы останетесь в руднике навечно, без зачетов и поблажек. Не сдадитесь — спускаю собак! Выбирайте…
— А что господин Торман скажет?
— Я, Герман фон Шлюффендорф, вассал графа и управитель его земли, — надменно пророкотал старший охранник. — Мне плевать, что скажет какой-то мастер… Я говорю от имени властителя земли. Клянусь гербом, что вы останетесь живы!
Вот тебе и на! Рыцарь — ловец беглых каторжников? Герба бы постыдился. А ведь еще с десяток лет назад любой дворянин погнушался бы пожать руку тюремщику. Или фон Шлюффендорф считает иначе?
— Надо сдаваться, — вдруг заявил Жан-щипач.
— Ты ему веришь? — удивился я. — Слово рыцаря, данное каторжникам, — ничто! Сходит, покается, индульгенцию купит. А то и каяться не будет. Он поклялся, что нас не убьет и не выпорет. А если на «кобылу» посадят, то клятву не нарушит и живыми надолго не останемся.
— Не в этом дело… — усмехнулся Жан. — Верю — не верю… Я не невеста, чтобы на ромашках гадать. Выбора у нас нет. Что так убьют, что — эдак. А тут какой-никакой шанс.
— Драться нечем, — тоскливо протянул Бальзамо, примериваясь к камню, но тут же уронил — тяжело…
— Парни, — хмыкнул я, готовый к самому худшему. — Давайте уж смерть примем как люди. По мне — лучше в драке умереть.
— Не будут нас убивать, — уверенно заявил Вальрас и, внимательно посмотрев на нас, пояснил: — Невыгодно! Мы еще талеры не отработали, что Флик нашим прежним тюремщикам заплатил. Сколько сегодня народа перебили? Человек пятьдесят, если не больше. Кто серебро добывать будет?
В этих словах был резон. Удивило, что их произнес Вальрас, казавшийся тупым взломщиком. Кажется, парни намерены сдаться. Жаль… Я еще раз осмотрел гнутый арбалетный болт, примериваясь — смогу ли пробить им сердце. Воткнуть — точно не смогу. А если вогнать в землю, а потом упасть на него сверху? Не то! А если так?
Как сумел, выпрямил стрелу, приставил ее острием к горлу, выискивая глазами твердое местечко, куда бы упасть, и — едва не задохнулся от затрещины…
— Извини, — буркнул Жан, тряся ушибленной ладонью. — Ты что это удумал?
— На тот свет, наемник, всегда успеем! — вырвал стрелу Вальрас. — Дай-ка мне.
— Ладно… — отозвался я, потирая щеку. — Я понял…
Оплеуха получилась звонкой, но зато привела меня в чувство.
