— С какой стати мне передумывать? — рассмеялся Крэддок.
— Послушай, я не могу чинно сидеть напротив тебя, как будто мы женаты уже сто лет. Ну-ка, муженек, подвинься. — Берта уселась на сиденье Эдварда и прижалась к его плечу. — Скажи, что ты меня любишь.
— Я очень тебя люблю.
Он наклонился и поцеловал Берту, потом обнял за талию и привлек к себе. Крэддок изрядно волновался и ничуть не сожалел бы, если бы кто-нибудь из персонала поезда проигнорировал табличку с надписью «Молодожены» и вошел. В роли супруга он чувствовал себя скованно и до сих пор не мог привыкнуть к мысли о переменившемся финансовом положении — между поместьем Корт-Лейз и фермой Бьюли действительно лежала пропасть.
— Я так счастлива, — призналась Берта, — что мне иногда даже страшно. Думаешь, наше блаженство может длиться вечно? У меня есть все, о чем я мечтала в жизни, я целиком и полностью удовлетворена. — Она немного помолчала, гладя руки Крэддока. — Скажи, Эдди, ты всегда будешь любить меня? Даже когда я состарюсь и стану страшной?
— Я по натуре постоянен, — ответил он.
— Ах, ты даже не представляешь, как я тебя обожаю! — горячо воскликнула Берта. — Мои чувства к тебе никогда не переменятся, я буду любить тебя до последнего вздоха. Если бы ты только знал, что я испытываю!
С некоторых пор английский язык оказался бессилен выразить все богатство переполнявших Берту эмоций.
Они сняли номер в самом дорогом отеле. Крэддок благоразумно предложил выбрать что-нибудь поскромнее, но Берта и слышать ничего не хотела. Будучи аристократкой, она привыкла, чтобы все было по высшему разряду и, кроме того, так гордилась своей новой фамилией, что непременно желала записать ее в самом роскошном отеле Лондона.
Чем больше Берта узнавала характер мужа, тем сильнее им восхищалась. Ей нравились его простота и естественность. Она отбросила свои прежние взгляды, словно изношенный шелковый плащ, и завернулась в грубую домотканую материю, которая так шла ее супругу и повелителю. Берта находила очаровательным его детский восторг. Для Крэддока все было внове: он разражался хохотом, просматривая юмористические журнальчики, а в ежедневных изданиях постоянно находил утверждения, которые казались ему необычайно оригинальными. Это было невинное дитя природы, далекое от миллиона пороков цивилизации. Познать его натуру, по мнению Берты, означало познать всю добродетель и чистоту, силу и великодушие настоящего англичанина.
Они часто посещали театр, и Берту восхищала наивная радость мужа. Душещипательные сцены, которые заставляли ее кривить губы в легкой презрительной усмешке, трогали Эдварда до слез, и он ободряюще стискивал в полумраке ладонь Берты, воображая, что она чувствует то же самое. Ах, если бы! Она возненавидела свое заграничное образование — знакомство с картинами, дворцами и людьми в чужих странах освободило ее разум от тьмы невежества, но при этом разрушило большую часть иллюзий. Теперь она мечтала бы вернуть себе неискушенность и бесхитростную простоту типичной пухленькой английской барышни. Какой прок от знаний? Блаженны нищие духом; все, что нужно женщине — праведность, доброта и, пожалуй, некоторые навыки в приготовлении несложной еды.
