— А как считаешь, — спрашивает, — знает колдун, где сейчас мой автомат?
Гномик даже встал от почтительности.
— Колдун знает всё, — объявляет торжественно.
— Знает он там с редькой десять! — недовольно говорит Пиньков. — Что ж ты думаешь, я с ним не беседовал?
Гномик брык — и в обморок. Не привык он такие вещи про колдуна слышать. Минут восемь его Пиньков в сознание приводил. Хлипкий народец, товарищ старший лейтенант, нестроевой…
Оживил его Пиньков, поднял, к стеночке прислонил.
— А далеко отсюда этот ваш колдун живёт? — спрашивает.
— День пути, — слабым голосом отвечает гномик. — Только там не пройдёшь — пупырчатых много…
Сомнительно? Виноват, товарищ старший лейтенант, что именно сомнительно? Ах в смысле: почему колдун в прошлый раз так быстро явился к Пинькову, если день пути?.. Трудно сказать, товарищ старший лейтенант. Видимо, по каким-то своим каналам. А может, просто рядом околачивался…
— В общем так, Голька, — говорит Пиньков (Голька — это уменьшительно-ласкательное от Голиафа). — Пойдём-ка мы к колдуну вместе. Я его про автомат спрошу, а ты всё, что мне рассказывал, ему расскажешь. Надо с этим бардаком кончать.
А сам уже изготовился гномика подхватить, когда тот в обморок падать начнёт. И верно — зашатался гномик, но потом вдруг выправился, глаза вспыхнули.
— Да! — говорит. — Пойду! Должен же кто-то ему сказать всю правду о пупырчатых!
И — брык в обморок. А Пиньков уже руки успел убрать.
Оживил его по новой — и двинулись. А чего тянуть? Глазомер, быстрота и натиск! Поначалу гномик этот, Голиаф, дорогу показывал, а как тропки знакомые кончились — шаг, конечно, пришлось убавить, а бдительность удвоить.
Вышли в центральный овраг. Та же картина, товарищ старший лейтенант. Речка по камушкам банки ржавые перекатывает, о террасах-ступеньках одна только лёгкая волнистость склонов напоминает.
— Ну и куда теперь? — спрашивает Пиньков.
Оказалось — вверх по течению. Колдун, по слухам, живёт в самом начале центрального оврага — бункер там у него, что ли…
И тут, товарищ старший лейтенант, вспомнил Голиаф, что банку-то они как в уголке тогда прикопали, так и оставили. Но не возвращаться же! Зашли-то далеко…
«Плохо дело, — думает Пиньков. — Дневной переход на голодный желудок — это уже не служба, а так, несерьёзность одна…»
— Слышь, Голька, — обращается он к гномику, — а банку эту тебе на сегодня выдали?
— Что ты! Что ты! — Голька на него даже ручонками замахал. — Банка — это не на день. Это на неделю.
