— А Татарской сечей мы еще займемся, очень любопытное место, — перевел разговор на другое Петр Петрович. — Что ж, нам, кажется, и расстаться пора? Просекой тебе ближе к дому…
Бычок запылил по дороге дальше, а Лена свернула в лес.
Высоко над просекой, выше самых высоких елей и берез, синело небо — словно широкая голубая дорога, уводившая неизвестно куда неторопливые облачные караваны. Навстречу тянул чуть слышный ветер-полуденник, смешивая запахи цветов, деревьев и трав. Дышалось привольно, и ноги сами убыстряли радостный, легкий бег. Так — неизвестно куда и зачем — Лена бегала только до войны. В далеком, забытом детстве. А теперь оно возвращалось снова, только другое, лучше прежнего. Ведь теперь ей недостаточно было одной только неосознанной радости жизни, нужна была и вера в правоту и справедливость окружающего. И эту веру почти вернул ей добрый человек.
Так, радостная, быстрая, она влетела и в избу Бородулиных, лишь краем глаза заметив, что у Фани глаз не видно от слез. Положила на стол хлеб и сласти.
— Возьмите, спасибо, нам вашего не надо! — проговорила она на одном дыхании и уже готова была уйти, как словно арканом опутали ей ноги сорвавшиеся на крик слова:
— Отродье фашистское! Не надо тебе?! Петлю бы тебе на шею, гадина!..
Лена с трудом захлопнула за собою тяжелую дверь. И как это она сразу не догадалась, какая женщина наводила о ней справки в детском доме? А второй, наверное, дядя Гриша.
Широко распахнувшиеся двери мира снова сомкнулись, оставив лишь привычную узкую щель, едва пропускающую свет и тепло. Наверное, и Петр Петрович ничего, ничего не сможет сделать… Зря поманило высокое небо.
* * *
— Поход? — протянула Лена, — А работать кто будет? Разве у вас, «верхних», есть свободные ребята?
— Что ты! — Кешка даже улыбнулся. — Само собой, что все заняты. Но… может быть, совсем-совсем ненадолго? Как ты думаешь?
— Ну, если ненадолго… — согласилась Лена. — Только ведь «нижние» с «верхними» вместе тоже не пойдут.
— Кто захочет — пойдет. Я уже с Петром Петровичем договорился, — солидно сказал Кешка, явно подражая отцу.
Лена рассмеялась:
— Раз «договорился», так о чем и речь!
Кешка обиженно сбычился — ведь он почти бессознательно подражал отцу и не замечал этого, — но все-таки решил, что ссориться не стоит. А Лена думала: откуда все-таки взять время? Дела — свои и чужие — обступали ее с каждым днем все неотвязнее. Да и как отличить свое от чужого? Пошла с половиками на речку, а по дороге Романовнину бабку встретила с непосильной корзиной мокрого белья. Обе ведь на речку шли, как тут не помочь? К Суховым заглянула — Валерку в лес за грибами позвать, а их бабка простоквашей с ягодами угостила и даже половину овсяной лепешки дала. Как же после этого не окучить ей картошку?
