Тетя Нюра вышла с котелком — Машку доить, посмотрела на девочек внимательно:
— Вы чего это квёлые такие? Обидел, что ли, кто?
— Никто не обижал, мы просто так, — поспешно сказала Лена и, взяв Нонку за руку, пошла с ней в дом — тете Нюре и своих забот хватает.
…А утром на свету, когда пастух Левоня только еще раз вякнул своим простуженным рожком, к тете Нюре зашла Фаня Бородулина. Тетя Нюра как раз дотопила печь и заталкивала подальше в угли чугун, где среди политых молоком грибов болтались последние синие картошины — еда на целый день.
— Здравствуй, соседка, извини, что я так, попросту, — поклонилась с порога Фаня. — Вроде и живем рядом, а видимся редко.
— Нужды, видно, нет, — отчужденно ответила тетя Нюра, толкая ухватом непослушный чугун.
— Да как уж нужды нет, в добре всегда есть нужда, — словно и не заметила холодного приема Фаня. — Ведь не звери мы — люди. Я вот в городе была, лекарство своему Григорию искала… Совсем он у меня не жилец, уж такое горе!.. Так, думаю, принесу хоть и соседке гостинца, все-таки твоя девчонка и за моими малыми когда приглядит. Как уж по соседству заведено. Возьми-ка вот…
И выложила на край стола горбушку настоящего черного хлеба и маленький липкий кусочек картофельной сласти — «глюкозы», как звали ее почему-то. Тетя Нюра и ответить ничего не успела, как Колька и Павка кубарем скатились с полатей:
— Мам, хлебца, хлебца дай!
Лена не стала спускаться — смотрела сверху. И никогда она не видела у тети Нюры такого лица — застывшего, словно мертвого. Чуть шевельнулись на нем темные губы:
— Спасибо, соседка.
А Фаня опять, как бы ничего не видя:
— На здоровье, милая. Ведь между соседями как? Коли мир да любовь, так если кто и увидит что — людям не доказчик…
— Спасибо, соседка, — тем же голосом повторила тетя Нюра. — Отблагодарить-то нечем, извини уж…
— Разочтемся на добром деле. До свиданьица пока, — сказала чем-то очень довольная Фаня и закрыла за собой дверь.
Тетя Нюра, ничего не говоря, поделила хлеб и «глюкозу» на четыре части — ровнехонько, Себе не взяла ни крошки и ушла в другую комнату.
Лена слезла с полатей, взяла свою часть и, налив кипятка в кружку, стала есть по крохотному кусочку, как можно больше запивая водой. Глупые пацаны съели все сразу и теперь пьют воду, поглядывая на Нонкину порцию. Лена молча спрятала ее повыше на полку. А тетя Нюра все не выходит. Интересно, что она делает там одна, в «чистой горнице»?
Доев хлеб, Лена тихонько отогнула холщовую занавеску и заглянула в комнату. Там над пузатым комодом веером раскинулись по стене фотографии. На одной — худой темноглазый человек, Нонкин отец. Тетя Нюра стояла перед фотографией, как перед иконой, истово закинув голову, и шептала, шептала.
