Они купили в автомате кофе и вошли в банкетный зал, главным украшением которого была огромная картина с изображением молодой девушки и лебедя. Когда наконец удобно устроившись, они сделали несколько глотков кофе, Лотта немного пришла в себя.
— Кто бы мог подумать, что мы снова встретимся… — покачала головой Анна. — Да еще в таком странном месте… Наверняка в этом кроется какой — то глубокий смысл.
Лотта впилась пальцами в пластмассовый стаканчик. Она не верила в глубокий смысл, это была просто нелепая случайность, из-за которой она теперь не в своей тарелке.
— Ну как, ванны уже действуют? — спросила Анна, чтобы как-то завязать разговор.
— Я здесь всего три дня, — ответила Лотта в нерешительности. — Пока что я ощущаю лишь свинцовую усталость.
— Это выходят токсины, — сказала Анна со знанием дела. — А помнишь нашу ванну в Кельне? — вдруг встрепенулась она. — На львиных лапах? Ту, что стояла в кухне?
Лотта нахмурилась. Ей вспомнилась совсем другая история. Она задумчиво посмотрела в окно. Зимнее солнце легло на соседние здания.
— Каждый субботний вечер отец купал нас по очереди в тазу.
— Отец?
— Мой голландский отец, — смущенно улыбнулась Лотта.
— Каким он был… что это были за люди? В детстве я много чего себе воображала. Я ведь совсем ничего не знала. Ты не представляешь, как я страдала без тебя… При этом все делали вид, будто тебя не существует вовсе… Я так мечтала к тебе приехать… Так что это были за люди?
Лотта крепко сжала губы. Ворошить старые воспоминания казалось делом опасным и в то же время заманчивым. Покрытые толстым слоем пыли и паутиной, они покоились в дальнем углу ее памяти. Может, лучше оставить их в покое? И все же трудно было устоять перед искушением возродить их к жизни. Тем более об этом просила Анна. Принимая этот абсурдный, почти безнравственный вызов, Лотта прикрыла глаза и начала бормотать себе под нос.
Каждый субботний вечер с ворчливым «Сидите тихо!» он оттирал четырех своих дочерей в тазу, наполненном теплой мыльной водой. Жена в то время ходила по магазинам. Купальный ритуал завершался стаканом горячего молока, которое он, насвистывая, подогревал на плите. Четыре ночных рубашки, восемь босых ног старались пить как можно медленнее, чтобы оттянуть отход ко сну. Получив четыре поцелуя, он решительно отправлял их в постель. Летом сценарий менялся. На заросшем футбольном поле перед домом собиралась группа деревенских девочек постарше и в стелившемся над травой тумане занималась художественной гимнастикой. На фоне заката вырисовывался силуэт быстро приближающегося фургона, пускающего облачка пыли над песчаной дорожкой. Около входа на огороженное поле фургон останавливался: открывалась задняя дверь, и — происходило чудо. Каждый субботний вечер у Лотты перехватывало дыхание. Мускулистые руки выносили из фургона пианино и устанавливали его на стратегически точно выбранном месте в поле, среди лютиков и щавеля. После чего молодой человек в летнем костюме грязно-белого цвета садился за инструмент, и вечерние сумерки наполнялись мелодиями классических маршев.
