В первых классах страсть к путешествиям и приключениям несколько приутихла, мечты о Южных морях растворились в житейских реалиях, хотя время от времени я водил пальцем по географической карте мира, отыскивая Индию или Мадагаскар, но Гоа так и не нашёл.
Со временем появились другие идеалы, иные кумиры. Я попеременно видел себя то Павкой Корчагиным, то Смоком Белью, а порой и тем и другим одновременно. Чуть позже зачитывался «Оводом». Слава Богу, никогда не мечтал о славе Павлика Морозова, подвигом которого настойчиво заставляли восхищаться учителя. Много лет спустя услышал байку, не знаю, можно ли ей верить. Когда вождю изложили историю с пионером Морозовым, Друг детей поморщился и, попыхивая трубкой, набитой «Герцеговиной Флор», вынес свой приговор: «Гнида, ваш Павлик. Ну да ладно, делайте из него героя».
Сейчас, глядя вниз с седой вершины восьмого десятка, понимаю, каким хреновым было раннее детство, а тогда жизнь воспринималась такой какой она была, и я не задумывался, хороша она или плоха. Справедливости ради добавлю — многие ровесники, потерявшие на войне отцов, детства вообще не видели.
Биография любого человека без труда делится на этапы. С людьми ординарными всё по анкетному просто: женился — развёлся, нарушил — сел, отсидел — вышел. С натурами креативными сложнее. Тут каждому периоду требуется найти точку отсчёта, вскрыть причинно-следственные связи, приклеить соответствующую этикетку. И копается научная братия в жизни творческой личности, силясь объяснить себе и окружающим, почему случилась Болдинская осень, или с какого бодуна возник «голубой период». Всё взаимосвязано в этом мире, и порой незначительный случай, о котором и вспоминать-то не хочется, резко меняет судьбу человека. Вот, к примеру, вернулся Лёвушка Толстой домой в родовое имение после Крымской кампании. Молодой помещик, слабенький пока литератор, лихой вояка — всё в одном флаконе. Как-то решил устроить для добрых соседей вечеринку, а для пущего веселья выписал персонал двух тульских борделей, весьма изобретательно использовав дам в качестве подсвечников. Не получившие приглашения, естественно, тут же настучали. Пришлось предводителю местного дворянства вызвать гуляку на ковёр и сурово поговорить с будущим «зеркалом русской революции», о чём имеется соответствующая запись в тульских архивах. Обиделся молодой офицер, сел за стол и выдал на-гора «Севастопольские рассказы». Таким вот образом закончился его гусарский период и, смею предположить, не случись этого эпизода, не получили бы мы писателя мирового масштаба.
