«Беломор» закончился. Покопавшись в карманах маклаковского ватника, нашёл смятую пачку «Севера». Папироса прочистила мозги. Стало стыдно за собственную трусость. «Маклак бы меня не бросил».
Кодекс уличного рыцарства, в традициях которого я вырос, расценил бы такой поступок как предательство. Не зря англичане говорят «Once a whore forever the whore»[5]. «Век бы себе не простил», — с такими мыслями я вновь впрягся в санки и двинулся в долгий путь, чувствуя себя героем-тимуровцем, помогающим старушке донести до дома авоську с продуктами.
Брёл, низко опустив голову, так было удобнее, рисуя в уме картинки светлого будущего. На утро в деревню примчатся журналисты, и вскоре вся страна узнает о подвиге пионера Вовы (он же рабочий бурильщик второго разряда), который, рискуя жизнью, совершил благородный поступок — спас от неминуемой гибели знатного шурфовика Маклакова. Я уже видел крупные заголовки газет — «В жизни всегда есть место подвигу!», хотя правильнее было бы написать «Дурная голова ногам покоя не даёт». О том, что мы нахрюкались до положения риз, небось и не упомянут. Мысль о всенародной славе развеселила, но не надолго, идти с каждым шагом становилось всё труднее, сказывалось напряжения дня. Восхитившие своей крепкой конструкцией санки оказались коротки и плохо приспособлены для перевозки такого габаритного груза, как здоровенный Маклак; его ноги волочились по снегу и тормозили движение, оставляя в сугробах две глубоко вспаханные борозды. Не способствовали нашему продвижению и постоянно спадавшие с меня ватные штаны, а чёртовы валенки, испортившие весь вечер, хотелось оторвать и выбросить вместе с ногами. Всё сильнее болела распухшая правая скула.
Время от времени я оглядывался назад отмечая, что торчащая над посёлком банная труба, становится ниже, а значит невидимая пока деревня приближается. Разгорячённое лицо ещё не чувствовало мороза, но рука державшая верёвку закостенела от напряжения и холода, а брезентовые рукавицы я давно потерял.
Безмолвное, покрытое могильными холмиками сугробов поле, бросало вызов, злорадно ожидая моей капитуляции. Несколько раз, наступив на скрытую под снегом кочку я падал, и, воспользовавшись случаем, отдыхал лёжа в снегу, отогревая замёрзшую руку под ватником. Иногда переворачивались санки и, не заметив этого, продолжал волочить крепко привязанного к ним Маклака, лицом вниз. Он скользил по снегу молча, как падший ангел, свергнутый с небес в ледяную бездну, и только вместо сложенных за спиной крыльев у него топорщились алюминиевые полозья.
