Пожилой низенький немец в домашнем вязаном колпаке с кисточкой, но в праздничном сюртуке, пахнущий воскресными булочками и лаком, встретил Серякова приветливо.
— О да, я с удовольствием делаю дощечки под гравюру, — сказал он, выслушав вступительную фразу топографа. Но после взгляда на принесенный обрубок круглое лицо его омрачилось. — Фуй, фуй, какие нечестные люди! — качал он головой, и кисточка моталась от одной брови к другой. — Что из этого можно приготовить? Тут кривое волокно, тут уже почти что трещина… И всё насквозь сырое, потому такое тяжелое. Его нужно годы высушивать, прежде чем выбирать нужные кусочки… Сдирали с вас, верно, — Вагнер взвесил обрубок на руке, — не менее два рубля. И притом еще обманули, что пальма, хотя это только кавказский бук… впрочем, тоже отличное дерево, если прямое и сухое…
С явным пренебрежением завернув вновь в бумагу, мастер отложил полено в сторону, на подоконник. Но потом поднял глаза на Серякова, улыбнулся и похлопал его по погону:
— Ну-ну, ничего, не отчаивайтесь! Вы сами хотели гравировать или кто посылал?
— Сам… Пробовал уже на другом дереве, на простом, да оно колется.
Немец кивнул головой:
— Конечно, конечно… Но мы сделаем так. У меня есть готовые дощечки, я их вам даю штук пять. А вы оставите свое дерево, как бы в залог. Я беру за дощечку двадцать копеек. Вы заплатили два рубля, я вам даю товару на рубль. В большом ли вы проигрыше? Вот задачка для мои дети-школьники, ха-ха! Но ответ мы увидим только в далекое будущее, если продолжите гравировать и ходить ко мне. Может, окажется почти квит. Я подпишу на дерево ваше имя и дам природе просушивать постепенно. В моем деле никакую сушилку не применяют. И тогда-то скажу вам, какая вышла польза. Согласны?
За дверью Лаврентий остановился, чтоб рассмотреть получше дощечки. Вот как оно делается! На основу из простой березы была наклеена в виде второго слоя тщательно выглаженная пластинка золотисто-коричневого бука.
Дома Серякова ждали за накрытым столом матушка и Антонов, но даже им он не сказал, где и зачем, был.
«Кто его знает, может, ничего у меня ещё и не выйдет, попробую и брошу», — думал он, стыдясь своей скрытности.
Как только гость ушел и матушка убрала со стола, он засел за работу. Начал с того же рисунка и медленно-медленно — бук оказался удивительно твердым, но и ровным, без волокон, — обвел фигурку часового углубленным фоном. Время летело незаметно. Лаврентий вырезал кое-какие детали на самой фигурке — складки шинели, ремни ранца, герб на каске. Только на другой день, после департамента, окончил часового и взялся за будку. Уже при свече была готова его первая гравюра.
