Тесная, прокуренная комната, к тому же пополам перегороженная побитой молью занавеской, тускло освещалась керосиновой лампой. К выходу жался круглый стол, тесно уставленный бутылками и тарелками с немудреной закуской. За ним, лицом к двери сидел благообразный дедушка с длинной, ухоженной седой бородой и ясными, живыми глазами, а по бокам пристроились два громилы откровенно уголовного вида.
Старичок при виде меня оживился, расплылся в улыбке, демонстрируя щербины на месте выбитых передних зубов и приторно прошепелявил:
— Ну, здравствуй, здравствуй, мил человек. Заждались мы тебя, однако. Проходи, гостем будешь.
Его показное гостеприимство меня совсем не обмануло и я мрачно сострил:
— А если не захочу гостить, стало быть, отпустишь?
Он, похрюкивая, мелко захихикал:
— А ты, смотрю, милок, весельчак, — дед вытер выступившие от смеха слезы и в один момент посерьезнел, заледенел глазами. — От моих предложений не принято отказываться.
— Раз так, — продолжал я наглеть от отчаяния, — будь, по-твоему. Только гориллам своим скажи, чтобы развязали. А то не с руки как-то угощаться будет. Ты ж мне нальешь, не поскупишься? Продрог вон до костей, приглашения дожидаючись.
Один из бугаев зарычал и сжав пудовые кулаки, стал медленно подниматься из-за стола. Но старик, которому спектакль явно пришелся по душе, коротко цикнул на него. Тот послушно опустился на табуретку.
Повинуясь безмолвному приказу, продолжавший топтаться за спиной конвоир грубо развернул меня и одним движением финки рассек веревку, стягивающую руки. Растирая прокалываемые тысячей иголок запястья, я шагнул к столу, плеснул в кружку из ближайшей бутылки, поболтал, выплеснул на заплеванный пол. Затем налил до половины и опрокинул содержимое в рот.
Плохо очищенный самогон огненной лавой хлынул в желудок, моментально мутя разум. Я грохнул кружку на стол, подхватил из миски щепоть квашеной капусты и нетвердо произнес, обращаясь к деду:
— Твое здоровье…
Тот качнул головой и криво ухмыльнувшись, съязвил:
— Вот тут ты прав. За мое здоровье выпить стоит… А вот за твое я бы поостерегся.
— Что так? — неподдельно возмутился я. — Слабо?
— Да нет, милый, — старик огладил бороду, — не слабо. Просто боюсь, оно тебе скоро совсем без надобности будет.
— Это как? — несмотря на ударивший в голову хмель внутри у меня неприятно похолодело, но, стараясь сохранять невозмутимый вид, я зацепил носком свободную табуретку под столом, с грохотом выдвинул и без приглашения плюхнулся на нее.
