Говорили мэру о чем-то малоприятном. Бабулька в малиновом свалявшемся пуховом платке держала одной рукой Кутового за пуговицу пальто, то ли чтобы тот не ушел, то ли для собственного равновесия, а другой апеллировала к народу. Народ, поддерживая сказанное, кивал и поддакивал.
– Хочется излить свою душу, Иван Иванович, – бабулька махнула на толпу. – Да и не только свою, и остальных жителей, проживающих в поселке кирпичного завода.
– Бывшего! – крикнул кто-то из собравшихся. – Бывшего завода! Все развалили и разворовали!
– Да, бывшего, – продолжила бабулька. – Не пора ли властям города перенести знак города за поселок и обратить внимание на таксистов – те три шкуры с нас дерут, говорят, что мы живем за городом.
– Такси нам не по карману! – опять крикнули из-за спин.
– Да! – подхватила бабулька. – Не каждый по нынешним временам может заказать такси даже в Свободно, не говоря уже о пенсионерах. Какая сейчас пенсия – не вам рассказывать!
Кутовому наконец удалось освободить пуговицу и прервать бабкину речь шуткой.
– Так вы хотите бесплатных такси?
Шутка явно не удалась. Никто не засмеялся. Зато теперь загалдели все разом, перебивая и не слушая друг друга.
– Свет на улице когда будет гореть?
– Почему маршрутки до конечной не идут?
– Днем не доберешься, а ночью страшно – собаки загрызут!
– А детям как в школу?
– А старикам на рынок? А с рынка потом сумки еще километр до дома тащить!
– По ящику одно и то же – все для народа! А народ – это мы!
Иван Иванович смотрел на обступивших его людей, слушал их галдеж, и злость накрывала его: «Что-то я начинаю раздражаться». Он наклонил голову и чуть кивал говорунам, словно подбадривая их, и даже слегка улыбался, но в душе готов был задушить каждого.
«Что они сделали с собой, чтобы так исковеркать свою жизнь и оказаться в конце концов здесь, в этой клоаке поселка кирпичного завода? Они еще не старые. Кое-кто, похоже, мои ровесники. А во что превратились? Когда последний раз посещали стоматолога или хотя бы чистили зубы? Делали зарядку? Мыли вонючие подмышки? Где взяли эту страшно полинявшую не по размеру одежду и стоптанную обувь?
Почему дали согнуть себя, наложили в штаны, коря судьбу за предопределенность? Вы хотите, чтобы я убирал из-под вас дерьмо и подмывал ваши засранные жопы? Да с какой стати? Почему должен прийти добрый дядя и сделать вам красиво только за то, что вы есть на белом свете, такие-разэдакие? Жалкая и ущербная потребительская психология гоблинов. А сами-то что?» Мэр оглядел кувшинные рыла: «Ишь, разорались!»
