— Ну, хорошо, дружище, залезайте на смотровой стол, посмотрим, что там у вас.
Булл сделал, что было велено. Он сел на смотровой стол и скинул мокасины, после чего подтянул ноги и положил большую рыжеволосую голову на белую одноразовую салфеточку.
— Штаны, наверное, тоже надо снять.
Из стерильного ящика Маргулис вытащил пару двухмерных резиновых перчаток неестественно телесного цвета. Булл повозился с эластичным поясом и спустил тщательно выглаженные штаны со стрелкой до колен и ниже.
Проделывая все это, Буллу пришлось сгруппироваться и поджать ягодицы, при этом он абсолютно случайно принял то же положение, что и утром, когда впервые почувствовал влагалище. О Боже, подумал Булл, надеюсь, ничего серьезного. Однако другая трусливая его частичка втайне надеялась, что ситуация достаточно серьезна. Застрахован он был по полной и готов был пойти на что угодно… да, на что угодно, лишь бы не писать рецензии на эстрадные представления хотя бы несколько недель.
Смутные очертания Маргулиса, убирающего волосы за уши характерным движением большого и указательного пальцев, маячили где-то на периферии его зрения. Потом Булл почувствовал, как Маргулис принялся за его левое бедро, медленно пальпируя плоть аккуратными бесстрастными движениями.
Булл напрягся и впервые за свои тридцать с чем — то лет пережил то, что называется состоянием крайней тревожности. Чувство это отличалась от того страха, который он испытывал, когда кто-нибудь трогал его вне интимного контекста или ему приходилось раздеваться перед незнакомцами. Втайне он страшился, что пенис его набухнет и, взяв под козырек, выкатится во исполнение прямых обязанностей. Большего конфуза, нежели непроизвольная эрекция, Булл и представить себе не мог, особенно если это случится в присутствии такого человека, как Маргулис.
Однако ужас, который он испытывал, был другого свойства. Больше возможности выставиться на всеобщее обозрение он боялся вторжения в собственное тело. Нога казалась ему мягкой, съежившейся и очень уязвимой. Ему вдруг захотелось закричать, чтобы Маргулис осматривал его особенно осторожно, что движения должны быть твердыми и спокойными, но язык его пересох и прилип к нижнему нёбу.
Тем временем Маргулис, осматривая ногу, делал замечания вслух, но как будто бы для себя. Это был излюбленный метод Маргулиса. Вне зависимости от того осматривал ли он больного на предмет заболевания раком или простудой, гангреной или гонореей, Маргулис любил делать то, что называл «преподать ситуацию в нужном контексте». Маргулис не считал себя доктором, обладающим всеобъемлющими знаниями, нет, так далеко он не заходил, однако был убежден, что травму или недомогание нужно лечить исходя из того, в какой
