Каждый вечер Кэрол и Дэн посещали занятия в своих группах и буквально расцветали на глазах. После занятий они торопились домой послушать дополнительно небольшую проповедь Дэйва 2, который пунктуально откланивался ровно в 23.10, чтобы успеть на последний автобус № 114, отправляющийся к северным оплотам Фрерн Барнет, где у него была квартирка в доме гостиничного типа.
У них и времени-то не было, чтобы наскучить друг другу. Они встречались, как соседи, проходя из спальни в ванную в банных халатах, как Рок Хадсон и Дорис Дэй, и уста их были запечатаны. Я мог бы даже сказать, что у Кэрол не было времени проверить, как там ее хрящеватый отросток. Я мог бы так сказать, и, несмотря на ваше вожделеющее сознание, вы даже обрадовались бы, не так ли? Но вам стало бы ясно, что я чего-то недоговариваю, не так ли? Ну, конечно, Кэрол успевала, точнее, находила время проверить, как поживает малютка-рычажок. Ведь, в сущности, это и был рычажок. В самые неожиданные моменты она чувствовала, как он раздвигает ее изнутри; сидела ли она в группе, слушая чью-то исповедь, или стояла у библиотечной конторки, потирая мохнатку о фанерную плиту, которая печально потрескивала, отклеившись от основания.
А разве можно забыть о туалетных историях? О таких вещах забывать нельзя. Иногда я чувствую, что мое тело — это сплошной извивающийся кишечник, полный запахов и едва прикрытый тонким слоем кожи. Ницше, как известно, буквально агонизировал в туалете. ВЕссе Homo он проклинал немецкую кухню за пиво с сосисками — пищу, цементирующую задний проход. Как и Гоголь, еще один бесполый невротик, он скитался по городам Северной Италии, ища спасение в пасте и спагетти — антиоксидантах, облегчающих пищеварение.
Но я отвлекся. Мы о туалете: обычные мочеиспускательные ощущения как-то притупились. Кэрол чувствовала, что струю что-то сдерживает, направляя изнутри в узкую воронку. Нагнувшись, она замечала пузырек плоти и капельку урины на нем. И тогда пальцы ее скручивались и замирали, как будто кисть насадили на вертел. Приходилось верить своим глазам — он никуда не делся. А теперь он еще и выпирал из-под губ. Она с трудом заставила себя обхватить его трясущимися пальцами — большим и указательным. В большом зеркале над раковиной она видела свое отражение — темный контур на фоне плитки цвета авокадо. Ноги широко раздвинуты, трусы, как лопасти пропеллера, между вывернутыми ступнями; в таком положении она потела и изворачивалась на пластиковой подкове унитаза, как на пыточном стуле.
