— Ах, нелегкая! — Роман Кириллович встрепенулся, пытаясь отогнать сон. Но сон еще владел им, еще досадовал он о своей молодости, что не давала ему голоса на военном совете, хоть и пытался он незаметно вложить мысли свои в голову не только одного Долгорукова, но и нескольких других. Еще рука его не хотела разжаться, вцепившись в край подушки, еще Лена летела к нему на лошади, развевая свободные золотые волоса. — Савка, в самое ухо орешь, который час?
— Третий пополуночи пошел, батюшка, Роман Кириллович, четверть третьего…
— Кто прибыл? — Сабуров уже совершенно пробудился. Без крайней необходимости в такое время никто б не посмел его поднять.
— Господин Шервуд прибыли-с!
— Вот тебе раз. Проси, я скоро.
Осенняя ночь плескалась в окнах холостяцкой квартиры Романа Кирилловича, расположенной на Миллионной, неподалеку от Преображенских казарм. Накинув халат и ополоснув лицо холодной водою, он вышел в небольшую гостиную.
Рыжеволосый и долговязый Василий Шервуд, уланский унтер-офицер, уже мерил ее шагами.
— Не ждал раньше послезавтра, — вместо приветствия уронил Роман Кириллович. — Сорвалось? Изюмин не провел вас в ложу?
Ложу Теолога, собранья которой проходили в дому Богданова на Фонтанке, Роман Кириллович уже более месяца как удостоил своего самого пристального внимания. Приперевши к стенке на кой-каких тайных грешках одного из членов ее, он решил обследовать ложу изнутри. Больше всего смущало Сабурова обстоятельство крайней секретности: подчиненность братьев, надо полагать, уходила куда-то за границу, минуя местную иерархию. Такая ложа была в Санкт-Петербурге одна, и наличие в свите ее члена — двадцатипятилетнего Петра Бибикова, весьма Романа Кирилловича настораживало.
— Провел, — лицо Шервуда как-то странно дрогнуло. — Насколько я понял, у бедняги и другого выхода не было. Только помните, Роман Кирилыч, он все жалился, что ложа Теолога — это вовсе не то, чего б я мог ожидать?
— Слишком позднее время для пространных повествований. Ближе к сути.
— Легко сказать, ближе к сути… Бога ради, не найдется ль у вас стакана той малаги? Мне надобно прийти в себя.
— Похоже на то, — Сабуров, подошед к буфету, достал бутылку лагримы и небрежно расплескал добрую ее половину по стаканам для воды.
Нектар, полученный из подвяленного педро хименеса, русский шотландец опрокинул в себя залпом, словно солдат — водочную манерку.
— Я только что оттуда, — лицо Шервуда вправду воротилось к более естественному выражению.
