Вернувшись с совещания, она на следующее утро сказала в учительской:
— Возмутительные люди родители Коноплева! Подкинули мальчишку бабке — и горя мало, что из него получится.
— Подкидывание бабкам — явление нередкое и не всегда возмутительное, — отозвался директор школы Степан Трофимович, учивший второй и четвертый классы. — У них, я имею в виду Коноплевых, кажется, там с жильем не налажено. Да и воздух в деревне гораздо лучше. А Шурку, конечно, не надо было брать в школу. Помните, я вам еще осенью говорил? Один ученик в классе — это не ученик. А вы сразу на дыбы: «Как можно! У нас всеобуч!» Пусть бы нас лучше за несоблюдение всеобуча поругали. К будущему году их для первого класса с десяток подрастет. А так что ж… Трудно его учить, и вы, простите, дорогая Мария Васильевна, вы же его и не учите.
Степан Трофимович говорил мягко, наставительно, но без осуждения. Это был спокойный, хороший человек, лет на тридцать пять старше Марии Васильевны, и лет на тридцать с лишним было у него больше стажа. На обратном пути, когда они слезли с машины на краю Антипкина и пошли по заснеженной дороге, он сказал негромко:
— Что ж… Не так уж это и удивительно, я имею в виду, что Коноплев устроил нам стопроцентную неуспеваемость.
Да, отличный человек был Степан Трофимович, и несчетное число раз Маша обращалась к нему за советом, рассказывала о своих третьеклассниках. В письмах домой и подругам она без конца расхваливала и Степана Трофимовича и его жену.
Услышав фразу: «Вы же его и не учите» — Мария Васильевна растерялась. Губы у нее дрогнули от обиды.
— Как это так — не учу?! Учу без конца! Он не слушает ничего. И озорник невозможный. На улице коноводит ребятами не только младше себя, а и второклассниками. Сама видела!
— Раз коноводит уже, — значит, голова работает.
Степан Трофимович встал, сунул под мышку журналы.
Уже в дверях старый учитель проговорил всегдашним своим мягким и неторопливым тоном:
— Жалеете вы для Коноплева время, Мария Васильевна. Я имею в виду — невольно жалеете. Да оно, собственно, и не удивительно.
«Что он говорит: не учу, время жалею! Он и прежде что-то такое говорил…» Но вдумываться, постараться понять было некогда. Мария Васильевна наспех остудила руками горячие щеки, сделала спокойное лицо и пошла в класс. На секунду она остановилась в дверях, окинула взглядом чинно стоявших у парт ребят, прошла к столу, сказала ровным голосом:
— Садитесь, дети!
И успокоилась.
* * *
Нюра Шевцова — умное светлое личико, аккуратные косички — усердно отвечает:
