Все эти четыре года, пока он, что называется, околачивался в северной столице, мы с ним поддерживали отношения. Зимой, осенью — переписывались. Летом — я — свой отпуск, он — каникулы — проводили вместе. Жили на природе, в шалаше. Когда он приехал в Магнитку насовсем, мы поженились. Конечно, ему рано было жениться, но он беспокоился, как бы я за другого замуж не «выскочила», не дождавшись, когда он станет старше. Поскольку жили мы с ним в разных городах, учиться ему я не могла мешать, но его деспотичная мать обвинила меня в том, что сына ее исключили из числа студентов. Не нравилось ей также и то, что я старше его, на 4 года.
Пока мы с ним просто дружили, они, его родители, спокойно воспринимали то, что у него есть невеста. Но как только он объявил, что намерен на мне жениться, взбунтовались. Однако он, несмотря на свою молодость, настоял на своем. Короче говоря, жить пришлось не мне у него, а ему у меня. И тогда, когда мы поженились, и тогда, когда вернулись из Перми. Семья моих родителей стала еще больше, но они, как я уже говорила, были очень добрые люди и хорошо приняли моего супруга.
Привечали они также и моих подруг, когда те приходили ко мне в гости. Роза являлась всегда одна, без мужа. Почему-то не сочла нужным познакомить его с Михаилом. Когда Владимир поступил в Московскую аспирантуру (на очное отделение), она частенько ездила к нему, а от нас, можно сказать, просто не вылезала.
Однажды, побывав в Москве, она примчалась к нам. Мы с Мишей обрадовались ее приходу. Усадили за стол и принялись угощать. Так было заведено в доме хотя небогатых, но хлебосольных моих родителей.
Но она вдруг сорвалась с места, выскочила на середину комнаты и давай вертеться перед единственным в нашей компании мужчиной, крутить своим широким тазом, уверенная, что краше не бывает. Демонстрировала она, как танцуют в Москве новый танец — твист.
В молодости я обожала балет, занималась художественной гимнастикой. Розино «выступление» показалось мне вульгарным, отвратительным. Больше всего меня возмутило то, что она явно старалась вызвать у моего супруга сексуальный интерес к собственной персоне. И не стыдилась делать это при мне, его жене. Одним словом, добралась наконец, и до него, хотя должна была бы помнить, что я — ее подруга, а по отношению к подругам вести себя подобным образом не принято.
Михаилу тоже сделалось не по себе от того, что она вытворяла перед ним. Он сидел, бледнел, как побеленная мелом стена, а на лбу его выступили бисеринки пота. Я думала: он одернет ее, как это сделал в свое время ой школьный друг, когда она навязывалась ему. Но Михаил так не поступил. Промолчал. Мне сначала показалось: из деликатности. Но это было не так, что вскоре выяснилось. Муж мой, повторяю, промолчал. Но я молчать не стала, видя такую похабщину, внесенную в мой дом со стороны. Я выгнала эту женщину, переступившую грань дозволенного, сказав ей:
